143  

— Ее прямо не узнать, — сказал мне Грегорио, проследив за моим взглядом. Пока я убивал Христо, он занял мое место, чтобы поболтать с Кити. — Ты ведь никогда не видел ее такой.

— Нет… не видел.

— А знаешь почему?

— Нет.

— Потому что сегодня мы празднуем Тэт, а Сэл пьет и курит только во время Тэта. В остальные дни года ее ум сохраняет ясность. Мы отрываемся, а она держит свою голову трезвой ради нас всех.

— Она очень заботится о пляже.

— Очень, — эхом отозвался Грегорио. — Конечно. — Он улыбнулся и поднялся на ноги. — Пойду принесу еще кокосового пива. Хотите?

Мы с Кити отказались.

— Значит, я буду пить один?

— Значит, один.

Он неторопливо направился к рыболовным ведрам, в которых еще оставалось кокосовое пиво Жана.


Десять часов. Танец прекратился. Там, где раньше были танцующие, стоял Моше. Одной рукой он высоко держал свечку, а другой — касался своего лица. Не знаю, вызывал ли он интерес у остальных, но у меня точно вызвал.

— Это пламя, — произнес он, когда горящий воск потек на его запястье и дальше, по предплечью, образовав на локте изящный сталактит, — смотрите.

— Смотри-ка, — сказал Этьен, обращаясь к Кэсси. Она тоже созерцала пламя свечей с выражением восхищения и удовольствия на лице. Возле нее сидел Джессе и шептал ей на ухо что-то такое, отчего у нее отвисла челюсть. За ними, прислонившись спиной к одному из бамбуковых шестов, сидел Жан. Он то закрывал пальцами глаза, то отнимал их от глаз, моргая при этом, как котенок.

— Спокойной ночи, Джон-бой, — крикнул один из плотников-австралийцев.

Человек шесть-семь сразу выкрикнули имена. Под навесом раздался взрыв хохота.

— Спокойной ночи, Сэл, — крикнула Элла, перекрывая соревнующиеся друг с другом голоса. — Спокойной ночи, Сэл, спокойной ночи, Сэл, спокойной ночи, Сэл!

Вскоре пожелание Эллы подхватили остальные, негромкое скандирование продолжалось, пока я курил сигарету.

— Спасибо, дети мои, — наконец ответила Сэл, вызвав новый взрыв хохота.

Через несколько минут плотник, крикнувший «Спокойной ночи, Джон-бой», спросил:

— Кого-нибудь еще вставило? — Ему никто не ответил, и он добавил: — Я вижу такое…

— Потчентонг, — как колокол, загудел Жан.

Моше уронил свечу.

— О йес, тут столько всякого….

— Потчентонг.

— Вы что, добавили в потчентонг галлюциногенных грибов?

— Это пламя, — произнес Моше, — оно обожгло меня. — Он принялся сдирать со своей руки полоску воска.

— Моше сбрасывает свою чертову кожу…

— Я сбрасываю кожу?

— Ты сбрасываешь кожу!

— Потчен — fucking — тонг…


Я наклонился к Кити:

— Такое не может произойти от одной марихуаны, — прошептал я ему. — Даже если съесть ее, она так не подействует, правда?

Он смахнул с затылка бусинки пота:

— Они все с ума посходили. Быть трезвым еще хуже. Голова дуреет от одного их вида.

— Да, — сказал Этьен. — Мне это совсем не нравится. Когда мы сможем уйти?

Я в пятнадцатый раз за последние пятнадцать минут посмотрел на часы. Я не особенно продумал все, однако предполагал, что лучше покинуть лагерь около двух-трех часов ночи, когда станет немного светлее. Но Этьен был прав. Мне тоже не нравился ход событий. В крайнем случае, можно, наверное, отправиться еще затемно.

— Подождем часок, — сказал я. — Думаю, через час мы сможем двинуться в путь.

…А что именно, не вполне ясно

Но через час у нас ничего не получилось. В десять тридцать все стало еще хуже.

До этого я чувствовал, что держу ситуацию под контролем. Наверное, так оно и было в действительности. Несколько трудностей — пьяная Франсуаза, еще живой Христо — были успешно решены; во время пиршества мы так умело действовали, что никто не заметил, как мы выбрасывали рагу из своих тарелок. За исключением Джеда, у нас больше не было проблем; Тэт постепенно близился к концу. Нам оставалось лишь дождаться подходящего момента, а потом отправиться в путь.

Но в десять тридцать под навесом появился мистер Дак, и я понял, что у меня неприятности.

Он вышел из темноты и переступил через внешнее кольцо свечей. Потом он подошел к Сэл и Багзу. Поприветствовав меня какой-то непонятной усмешкой, он уселся возле них.

— Ты куда? — спросила меня Франсуаза, когда я встал.

Она впервые обратилась ко мне за все это время. С момента, как начался танец, ее голова лежала на коленях у Этьена, и она пристально смотрела на образующие навес простыни. Судя по цвету ее лица, у нее наступило похмелье после дневной выпивки, но когда она заговорила, я понял, что она также испугана. В создавшемся положении это было вполне объяснимо, но я не был сейчас настроен сочувствовать кому-то и кого-то подбадривать.

  143  
×
×