Секретарь обкома

Зал вновь зашумел. Василий Антонович ждал, что, может быть, крикнут: «Не надо». Но не крикнули. Он сказал:

— Всякие, конечно, могут быть вопросы. Но я, например, не спрашиваю, какая зарплата у этого товарища в третьем ряду.

Сказал и понял, что совершил грубейшую ошибку. Зал зашумел, как ещё не было, — изумленно, гневно, от края до края.

— И плохо! — крикнул кто-то.

— Надо спрашивать!

— Надо интересоваться! Поднял руку, переждал шум.

— Правильно, плохо, что не спрашиваю. Я согласен. В вопросах зарплаты ещё не все ладно, руководители обязаны… — И вдруг он вспомнил, кто этот круглоголовый человек в третьем ряду. Да это же он, владелец двухэтажного дома на Колокольной улице. Тот, кого недавно прорабатывала комиссия по вопросам коммунистической морали. — Правильно! — чуть не крикнул он, радуясь, что оговорка перерастает в хороший тактический ход. — Вопрос законный. И секрета никакого здесь нет. Я коммунист, у меня в кармане партбилет, там точно сказано, в какой месяц и с какой зарплаты я уплачиваю партийные взносы. Партбилет, как известно, документ отнюдь не секретный. Подходите каждый — любому покажу. И вы увидите, что многие из сидящих в этом зале получают не только не меньше, но иные и больше, чем секретарь обкома. О другом хочу сказать. А знаете ли вы, спрашиваю вас, кто задал мне этот вопрос о зарплате?

— Знаем! — крикнули несколько голосов.

— А если знаете, то почему же так загудели, когда я сказал что не спрашиваю, какая у него зарплата? Если я его сейчас спрошу, сколько он зарабатывает в месяц — и не только на комбинате, конечно, — то вам же придется разбирать персональное дело, товарищи.

На этот раз гул в зале не затихал, и все нарастал и нарастал.

— Позвольте слово! — крикнули из рядов. К сцене, к трибуне шел кто-то энергичный, взволнованный. — Товарищи! — крикнул он, становясь рядом с Василием Антоновичем. — Товарищ Денисов так и не назвал эту фамилию. А я назову. Вопрос о зарплате секретаря обкома задал Демешкин. Ничего в этом вопросе удивительного нет, задай его порядочный человек. Так ведь кулак задал вопрос! Вот что возмутительно и обидно. Торгаш, паук, спекулянт. Я тоже трубопроводчик, как и Демешкин… Соловьев моя фамилия… И мне ребята поручили сейчас от их имени сказать: извините, товарищ Денисов, семья не без урода… — Грохот аплодисментов заглушил его слова. Он что-то ещё говорил, а что, было не слышно. Он махнул рукой и соскочил со сцены, в гуле пошел к своему месту.

— Итак, дорогие друзья, — заговорил вновь Василий Антонович. — Я подзатянул свое выступление. Дорвался, что называется, до аудитории. Прошу и меня извинить. От всей души желаю вам больших успехов в вашем замечательном труде на благо нашей родины. Думаю, что совместными усилиями мы не допустим больше та-, ких промахов, какие у нас с вами случались в прошлом.

Ему долго и дружно аплодировали, сливая разрозненные аплодисменты в общие дружные хлопки: раз, раз, раз, раз… Он собрал бумажки на трибуне, пошел к столу президиума, на свое место. В зале все ещё аплодировали. Поаплодировал и он залу. Председатель принялся звонить в колокольчик, едва успокоил собрание.

Закончили поздно, в час ночи. Так давно не случалось на комбинате.

Напереживавшийся Александр видел, как отец шел к машине в толпе рабочих и инженеров, как пожал на прощанье несколько рук и уехал. Он стоял в темноте, на морозе, до тех пор, пока чья-то рука не взяла его за плечо. Это был Булавин.

— Молодец у вас папаша, Александр Васильевич. Не первый раз это говорю. Идет прямо на опасность. А ведь вечерок был острый. Ведь можно было и провалиться. Представьте, если бы его освистали… Плохо бы выступил, неудовлетворительно бы, а? В отставку ведь тогда подавать надо. После такого скандала от его авторитета ничего бы не осталось. Нет, молодец, молодец! Уважаю таких людей. Ну что — по домам?

— Не знаю, где сын. Надо в детский сад зайти. Иной раз, когда задерживаюсь, девушки в общежитие его забирают.

Отправился в детский сад. Но Павлушки там уже не было. Девушки, оказывается, отвезли его домой. Будто предчувствовали, что собрание будет долгое.

Отец и София Павловна дожидались Александра за столом. Видимо, только что пришла и Юлия, — пили чай.

— Ну как? — весело спросил Василий Антонович. — Ты там среди народа сидел, все слышал.

— В общем, народ хорошо к тебе относится, — ответил Александр. — Только больше не рискуй со своими приятелями. Жизнь спас — это хорошо, это тронуло. А если ещё начнешь про кого-нибудь объяснять, что на одной парте с ним сидел да вместе коров пас, уже не поможет.