Секретарь обкома

Василий Антонович умел держать себя в руках. Тревожные мысли так и остались в его душе, гости не заметили паузы в рассказе хозяина.

Он им рассказывал о людях области, о механизаторах, о животноводах, рассказал о тяге колхозников к культуре, назвал число телевизоров, радиоприемников, велосипедов, мотоциклов в личном пользовании, о том, сколько построено домов в деревнях после войны, рассказал, как в переустройстве сельского быта участвуют старгородские архитекторы, даже об инженере Лебедеве рассказал и о том, как Лебедев полюбил в селе Озёры заведующую молочно-товарной фермой.

— Сидели здесь оба передо мной, — говорил он, — на этих стульях, на которых сидят сейчас, если не путаю имен, господин Аксель и господин Нортон… И что же я мог поделать? Я мог только пожелать им счастья. Да, господа, счастья.

Господин Аксель поерзал на столь историческом стуле и попросил слова, чтобы задать вопрос.

— Пожалуйста. Мы для того, кажется, и собрались, чтобы задавать вопросы и по мере сил отвечать на них.

— Господин Денисов, — заговорил Аксель, делая паузы, чтобы переводчик успевал переводить. — Меня немножко удивило ваше последнее замечание. Вы сказали: «Что же я мог поделать? Я им пожелал счастья». Известно, что в Советской стране все личное подчиняется общественному, государственному. Вы могли заставить их подчиниться тому долгу, который у вас считается общественным долгом. Если не вы в единственном числе, о чем вы нас предупредили вначале, то коллегиально, — господа бюро, господа пленум.

— Дорогой господин Аксель, — ответил Василий Антонович с улыбкой. — Конечно, вы правы, «господа бюро» и «господа пленум» могут многое, очень многое. И если надо, они это непременно сделают. Но вы ошибаетесь вот в чем: полагая, будто бы общественное и государственное у нас антагонистично с личным, будто бы во всех случаях личное у нас надо непременно приносить в жертву общественному и государственному. История Коммунистической партии Советского Союза, всего нашего Советского государства богата героизмом. Героическая связь существует и между теми первыми коммунистами, которые во имя дела партии, дела народа шли на эшафот в царские времена, и теми молодыми солдатами, которые закрывали собою амбразуры дотов противника в Отечественную войну. Личное в этих случаях — да, полностью подчинялось, так сказать, общественному. Иначе было и нельзя. Иначе не было бы и никакого личного. Вы должны уяснить, что мы против другого личного, такого, когда оно является личным единицы, такого, которое вредит общественному, а следовательно, и многообразному личному многих. Наше общественное направлено на то, чтобы в его свете расцветало все то лучшее личное, что только есть в человеке. Мы за личное творчество, мы за личное счастье, мы за личную любовь. Для этого мы и такое могущественное государство создали, чтобы в нем было хорошо и свободно личности. Мы не потерпим, если какая-либо распущенная, распоясавшаяся личность примется топтать законы, которыми регулируются взаимоотношения людей в обществе. Но мы никогда не встанем на пути человека к его счастью, к радости. Лично я был бы величайшим идиотом, если бы принялся мешать этим двум любящим и не пожелал бы им счастья. Я не был бы коммунистом, вы понимаете?

Господа были сильно удивлены. Они перешептывались, золотыми вечными перьями стенографически черкали что-то в своих переплетенных сафьяновой кожей, изящных записных книжечках.

— Тогда позвольте еще один вопрос, — сказал господин Нортон. — Ваше утверждение, должен сказать — красивое утверждение, не очень вяжется с вашей историей. Всему миру известно, что большевики жестоки. Они начали с жестокости, с красного террора, с убийства своего царя и всей его семьи, и так поступали впредь. Если вы за счастье, то почему вы так жестоки?

Пригласив всех курить, Василий Антонович закурил и сам. Лиловые облака дыма от сигарет и папирос потянулись через раскрытые окна кабинета в парк.

— Вопрос вы задали серьезный, господин Нортон, — сказал Василий Антонович после длинного молчания. — Но вопрос задан, и надо отвечать. Прежде всего, должен сказать вам, что вы, как говорят у нас в народе, свалили все в одну кучу. Давайте эту кучу разберем и действительность очистим от мусора. Ответьте, пожалуйста, какими источниками вы пользовались?

— Я много читал о Советской России. — Нортон протирал очки лоскутом ярко-желтой замши. — Я читал, что писали в газетах, я читал книги, написанные самими русскими…