Секретарь обкома

К тревоге ожидания примешивалось и неприятное чувство, возникшее при чтении только что, перед самым отъездом, полученного письма от Суходолова, — даже Соне не успел его показать. Суходолов писал из Высокогорска, что до него дошли результаты голосования на областной конференции. «Глас народа — глас божий, — вспомнил Василий Антонович эти строки. — Шестьде сят с лишним голосов против — это первый звонок тебе, Василий». Шестьдесят с лишним! — видимо, голоса против Огнева молва относила на счет Василия Антоновича. Покачал головой, читал мысленно дальше: «Черствость никогда не укра шала человека и черствый человек никогда не кончал хорошо. Я человек, не радующийся чужим бедам, но я убежден, и день тот недалек, когда тебе придется расплачиваться за свою черствость. Я радуюсь другому — тому, что вырвался от тебя, что работаю не с тобой, а с Артемом Герасимовичем Артамоновым. Это совсем иной тип руководителя, широкого и не мелочного».

Вот так — широкий и не мелочный. А что же он, Василий Антонович, — узкий и мелочный? Может быть, именно это скажут ему завтра на том высоком, строгом заседании?

Чем, чем закончится завтрашний день? «Что будет, что будет, что будет?» — стучали колеса вагона. Вагон раскачивало и мчало, мчало и мчало сквозь ночь…

56

Сидели с Лаврентьевым в кабинете Василия Антоновича. За окнами кружился слишком ранний, неустойчивый, реденький снежок. Мерно постукивали часы, и мирно текла беседа двух секретарей.

Василий Антонович листал потертую, истрепанную в карманах, записную книжку в клеенчатом переплете.

— Непременно, Петр Дементьевич, проследи, чтобы дорогу дотянули до Чиркова, — говорил он, отмечая карандашом очередную запись. — Деревня должна иметь должный вид. Поверь мне, через год-два там от экскурсантов и туристов отбоя не будет. Кажется, они хотят строить специальное здание под кружевную мастерскую. Помочь им надо. Да, а вот с Заборовьем… — Василий Антонович сделал вторую отметку. — Они планировали, — а мы, помнишь, поддерживали их в этом деле, — ставить на Жабинке плотину и строить межколхозную электростанцию. Лучше бы не тратить на это такую уймищу средств. Есть принципиальное согласие — подключить ряд наших районов к государственным высоковольтным электросетям. Нет смысла себя обманывать и, кое-как добившись электрического освещения в колхозах, считать, что они у нас электрифицированы. Вот, когда и машины закрутятся на электрическом токе, тогда, значит, мы тоже выполним план ГОЭЛРО. Дальше. Не упускай, пожалуйста, из виду молодую доярку Торопову. Помнишь, я рассказывал о своей поездке к ним в колхоз на катере?

— Знаю ее. Пока ты был в Москве, о ней «Старгородская правда» большой очерк дала.

— Вот видишь! Очень интересная девчонка. Может стать выдающимся мастером своего дела. — Василий Антонович поставил следующую птичку. — Насчет картинной галереи в Озёрах… Договорился. В область пришлют пару передвижных художественных выставок на целый год. Их можно будет провезти по кустам колхозов и совхозов. А в «Озёрах» пусть будет выставка Соломкина. Может, тоже экскурсантов привлечет. А помещение — отличное. Его под школу бы переоборудовать, под интернат для ребятишек, под детский сад, подо что хочешь.

Так сидели час, сидели второй. Записи из книжки Василия Антоновича одна за другой переходили в книжку Лаврентьева.

Вошел Воробьев.

— Василий Антонович, там секретарь обкома комсомола Петровичев. Привел с собой человек двадцать народу. На одну минутку, говорит. Что ответить?

— И весь этот народ с ним сюда просится? — Да, Василий Антонович.

— Ну, если на минутку, пусть заходят.

За Петровичевым, теснясь и сталкиваясь в дверях, в кабинет входили парни и девчата — кто смущенный, нерешительный, кто с подчеркнутой бравадой: бывал, мол, и не в таких местах, и вообще нам тут теряться не с чего, хозяева жизни мы.

— Присаживайтесь, молодые люди, — пригласил Василий Антонович.

Снова сказались характеры: одни ринулись на те стулья, что поближе к хозяину кабинета, другие устраивались чуть ли не у самых дверей.

— Извините, Василий Антонович, — сказал Петровичев. — Перед вами представители большой армии добровольцев… У нас такое движение начинается… Словом, скажи ты. — Петровичев повернулся к одному из парней. — Ты инициатор. Ты и скажи.

Парень был худенький, остроносенький, застенчивый; вид имел отнюдь не героический. Что угодно можно было ожидать услышать от него, но только не то, что услышали Василий Антонович и Лаврентьев.