Мэйфейрские ведьмы

Несмотря на то что специфика работы часто заставляет меня пускаться на хитрости, я надеюсь, что ни разу не обманул доверие собеседника и меня нельзя обвинить в предательстве. Ибо моим главным жизненным принципом всегда было, есть и останется стремление обращать полученные знания исключительно на свершение добрых дел.

Вторым фактором, играющим важную роль в моей практической работе и общении с людьми, является, пусть и скромная, способность читать чужие мысли, позволяющая узнавать множество не упомянутых вслух имен и деталей. Как правило, я не включаю полученную таким образом информацию в свои отчеты, ибо не считаю ее абсолютно достоверной. Тем не менее сведения, обретенные благодаря телепатии, зачастую указывали мне «правильное направление» дальнейших исследований. И конечно же, именно с этой особенностью натуры связана свойственная мне удивительная способность ощущать грозящую мне опасность. А в том, что я действительно обладаю таким даром, вы не раз убедитесь в ходе моего дальнейшего повествования…

К нему я теперь и возвращаюсь. И прежде всего попытаюсь как можно полнее воссоздать трагическую историю жизни Анты и рождения Дейрдре.

История Мэйфейрских ведьм с 1929 года до наших дней

Анта Мэйфейр

Со смертью Стеллы для семейства Мэйфейр завершилась целая эпоха. Трагическая история жизни дочери Стеллы Анты и ее единственного ребенка Дейрдре до сих пор окутана плотной завесой тайны.

С годами число слуг в доме на Первой улице неуклонно сокращалось, и в конце концов их осталось лишь двое – молчаливые, недосягаемые для посторонних, они были бесконечно преданны своим хозяевам и абсолютно надежны. Постройки вокруг дома, лишенные заботы горничных, кучеров и конюших, постепенно пришли в полный упадок.

Обитательницы особняка вели уединенный, можно сказать – отшельнический, образ жизни. Белл и Дорогуша Милли превратились в «милых старых дам». Их общение с соседями по Садовому кварталу ограничивалось ежедневными посещениями мессы в часовне на Притания-стрит и непродолжительными беседами через решетку сада, если кто-либо из проходящих мимо особняка заставал пожилых женщин за работой и останавливался, чтобы поболтать о том о сем.

Всего через полгода после смерти матери Анту исключили из частного пансиона, и с тех пор она больше не посещала ни одну школу. Для опытного детектива не составило никакого труда выяснить, что девочка пугала всех своим умением читать чужие мысли, беседами с каким-то невидимым другом и угрозами в адрес тех, кто осмеливался смеяться над ней или шептаться за ее спиной, – об этом без умолку болтали учителя. Они говорили также, что Анта была очень нервной девочкой, в любую погоду жаловалась, что ей холодно, и очень часто болела, причем доктора не могли объяснить причину ее бесконечных простуд и лихорадок.

Анта вернулась из Канады поездом, в сопровождении Карлотты Мэйфейр и, насколько нам известно, с того момента и до своего семнадцатилетия ни разу не покидала надолго особняк на Первой улице.

Унылая и замкнутая по натуре Нэнси, которая была на два года старше Анты, продолжала ходить в школу, а когда ей исполнилось восемнадцать, стала работать делопроизводителем в адвокатской конторе Карлотты. В течение четырех лет обе женщины ежедневно шли пешком от угла Первой улицы и Честнат до Сент-Чарльз-авеню, где садились в трамвай, следовавший в центр города.

К тому времени особняк превратился в самую мрачную достопримечательность квартала. Ставни в доме никогда не открывали, фиолетово-серая краска на стенах облупилась, сад, всегда такой ухоженный прежде, пришел в запустение, и разросшиеся вдоль железной ограды лавровишни переплелись со старыми гардениями и камелиями. После того как в 1938 году сгорели дотла конюшни, пепелище на заднем дворе быстро заросло сорняками. Чуть позже снесли еще одну обветшавшую постройку, и пустырь за домом стал еще больше – практически там не осталось ничего, кроме полуразвалившейся официантской да огромного старого, но все еще великолепного дуба, жалобно тянувшего ветви к стоящему в отдалении особняку.

В 1934 году мы получили первые сообщения о жалобах рабочих на невозможность выполнить те работы, для которых их нанимали. В баре «Корона» на Мэгазин-стрит братья Моллой рассказывали, что так и не смогли завершить покраску дома: едва они приходили, чтобы приступить к работе, то лестницы ни с того ни с сего падали на землю, то краска оказывалась вылитой из ведер, то кисти испачканы в грязи…