108  

Я питал надежду, что письмо от Джона Хьюстона изменит в лучшую сторону мнение Клер о Касле. Хьюстон был одним из ее идолов. Если он называл Касла великим режиссером, то это что-нибудь да значило. Ничего подобного. Клер заняла интеллектуальную оборону и была готова защищаться от любого агрессора. Это письмо не только не улучшило ее мнение о Касле — оно лило воду на ее мельницу.

— Религиозный культ, — ухмыльнулась она, — Все понятно. Извращенный ум. Талантливый, но извращенный. Ты посмотри на эти рисунки. Как он предполагал совместить это с «Мальтийским соколом»? Похоже, старик Зип был прав. Ближе к концу он стал съезжать с катушек.

В этом пункте я был вынужден с ней согласиться. Два из трех набросков изображали нечто очень похожее на подземелье: громадное темное помещение, в котором двое патлатых мастеровых работали у камина над изваянием птицы — явно наносили какое-то черное покрытие на ее золотистую поверхность. На заднем плане за ними наблюдали три фигуры в королевских одеяниях. На одежде одного из них красовалась эмблема, на которую первым обратил мое внимание Шарки, — мальтийский крест.

Третий набросок в еще меньшей степени был уместен применительно к кинофильму, снимавшемуся на студии братьев Уорнер. На нем была изображена обнаженная женщина с довольно пышными формами, подвешенная над тремя коленопреклоненными в молитве фигурами. Над ней простерла крылья парящая в воздухе огромная темная птица. Только эта птица хоть как-то связывала рисунок с «Мальтийским соколом». Я был рад заполучить эти хорошо сработанные наброски. Их нарисовала умелая рука. Но единственное, о чем они, кажется, свидетельствовали, так это об усиливающейся душевной болезни Касла. Я решил сделать жест научного милосердия и не упоминать их в своей работе, пока не получу более четкого представления о том, что они могут поведать об интеллектуальных исканиях — или вырождении — позднего Касла. Я не обладал способностями Сэма Спейда, чтобы сделать это, не получив массы новых сведений.

Моя диссертация «Макс Касл: голливудские годы (1925–1941)» представляла собой весьма квалифицированное исследование по всем фильмам моей касловской коллекции, исключая «Иуду». Однажды вечером я вручил Клер экземпляр диссертации в подарочном переплете, причем выказал больше торжественности и почтения, чем по отношению к научному руководителю. Она той ночью взяла его с собой в кровать и, к моему удивлению, прочла от корки до корки. Я не мог понять, почему Клер это делает, ведь она работала над этим томом вместе со мной, глава за главой, страница за страницей. Я лежал рядом с ней, ловя хоть какие-нибудь знаки одобрения, может быть, даже похвалы за то, что я придал ее мыслям ту рельефность, тот блеск, которых они заслуживали. Ее лицо оставалось неподвижной маской, лишь временами оно зловеще омрачалось. Закончив чтение, она положила том на простыни и медленно, до самого фильтра, выкурила свою сигарету. Ее глаза смотрели куда-то вдаль. Я не осмелился тревожить такой взгляд вопросами.

Так продолжалось довольно долго. Потом я заметил слезу в уголке ее глаза, но выражение лица оставалось непроницаемым. Наконец она повернулась ко мне. Она потянула вниз ночную рубашку — обнажилась ее пышная левая грудь. Клер сознательно предлагала мне ее, направляя в сторону моих губ. Приглашение было знакомым. Я придвинулся к ней, уже ощущая вкус ее соска, но не успели мои губы коснуться его, как она спрятала грудь и я остался ни с чем.

— Вот и все, малыш, — отрубила она. В ее голосе слышалась какая-то уничижительная окончательность, — Можешь считать, что твой грудной возраст кончился.

Сказав это, она приказала мне убираться из спальни на кушетку в гостиной. Я в недоумении уселся перед ее закрытой дверью, пытаясь понять, в чем перед ней провинился. Прошло несколько минут, дверь спальни распахнулась, на пороге показалась Клер. Она швырнула мою диссертацию на пол.

— И забери с собой этот беззастенчивый плагиат! — крикнула она.

Дверь хлопнула. Она не открывалась в течение всей ночи. Мне и без всяких слов было понятно, что больше этот порог в качестве любовника Клер я не пересеку.

На следующее утро мне было приказано упаковать свои вещички и убираться — это было сделано тоном, каким выпроваживают из гостиницы издержавшегося постояльца.

Глава 12

Орсон

У меня всегда были свои подозрения насчет того, почему Клер таким образом выпроводила меня из своей жизни. Отрицать ее обвинения было бессмысленно. Моя диссертация и, если уж на то пошло, почти все, что я написал о Касле в течение нескольких следующих лет, было позаимствовано у нее. Я был бы даже готов сознаться в похищении, но как можно украсть то, что тебе навязывают силой? Нет, я никак не мог поверить, будто Клер была уязвлена результатом того, над чем мы работали совместно. За этим стояло что-то другое.

  108  
×
×