211  

Фамилия этих людей была Физер, а не Берд {323} . Преподобный Сесиль Физер и его жена. Это мне удалось узнать, позвонив в Церковь товарищества альбигойцев. Она все еще была на прежнем месте — в Эрмоза-Бич. По телефону ответил спокойный женский голос с впечатляюще подчеркнутым британским акцентом. Она сообщила мне, что в субботу преподобный отец Физер будет читать проповедь на послеполуденном субботнем consolamentum {324} . Она добавила — так, будто это не требовало никаких пояснений, — что, по ее предположению, в это время должен состояться контакт. Да, все эти мероприятия открыты для публики. Если я хочу приехать — пожалуйста.

Не то чтобы мне очень хотелось туда ехать. Заметив озорной огонек в глазу Фаустуса, когда он говорил об этих людях, я решил, что он меня разыгрывает. Судя по брошюрке, которую он мне дал на время, Товарищество альбигойцев было похоже на одну из организаций из религиозного справочника, выпущенного «Лос-Анджелес таймс», — что-то между Прикладным мыслизмом и Храмом орошения прямой кишки. Она выглядела чуть более внятной версией помпезных изысканий отца Розенцвейга, была полна тех же самых загадочных упоминаний эонов, плером и пустот {325} . Язык преподобного отца Физера изобиловал средневикторианской пышностью, которая достигала прямо-таки невероятных успехов в плане препятствования хотя бы минимальному пониманию. Но в том, что касается понимания, вся прочитанная мной манихейская литература была ничем не лучше. Доктор Бикс сказал, что учение его церкви «укрытое». Это было еще мягко сказано. Катары с маниакальным упорством разрабатывали запутанную систему мироустройства, набитую всевозможными небесными чертогами. Главная цель этих до безумия мелких градаций состояла, кажется, в том, чтобы максимально развести духовное и физическое; это было какой-то разновидностью метафизического апартеида. По этой причине их доктрина была прочно защищена туманом невнятицы, по крайней мере для моего метафизически недоразвитого ума. А уходила эта невнятица в глубь веков.

Уже сама история крестового похода против альбигойцев уводила меня на семь веков назад. Но вскоре я узнал: альбигойцы были последним звеном в длинной череде катаров, конечной фазой ереси, возникшей на заре христианства. Обычно первым из христианских катаров (или гностиков — они были больше известны под этим именем в те времена) называли полумифического Симона волхва. Но даже и он, вероятно, не принадлежал к родоначальникам. Разве доктор Бикс не сказал, что его вера «старше Христа». Может быть, и так. В некоторых работах история катаров прослеживалась до времен чуть ли не доисторических. С чувством леденящего душу ужаса я был вынужден признать, что временные границы, в которых мы проживаем наши жизни и думаем наши думы, очень узки. Но есть другие (люди вроде брата Юстина, доктора Бикса, Макса Касла), чьи жизни принадлежат гораздо более широкому временному измерению, тайной истории, в которой наш век — только последняя страница в огромном томе, неизвестном остальному миру. Я чувствовал себя муравьем, ползущим по заднице слона и не догадывающимся, что несколько дюймов почвы под моими ногами — это часть какого-то большего мира, смысл и назначение которого неведомы мне. Неужели я и вправду надеялся, что жалкая группка религиозных психов из калифорнийского прибрежного городка сможет осветить мне путь в этом тумане.

Еще меньше надежды на это осталось у меня после того, как я во время одной из моих поездок в школу святого Иакова совершил ошибку, сказав о Товариществе альбигойцев брату Юстину. Мне было интересно узнать, слышал ли он когда-нибудь о преподобном Физере. Он уставился на меня вопросительным взглядом, словно фамилия показалась ему знакомой.

— Кажется, вы не единственные катары в Калифорнии, — сказал я и протянул ему брошюрку, врученную мне Фаустусом.

Он взял ее, повертел в руках и вдруг совершенно неожиданно рассмеялся. Ничего не говоря, он отдал мне брошюрку, развернулся и вышел из комнаты, давясь от смеха. Позднее в тот день я перехватил взгляд сестры Елены, которая поглядывала на меня с другого столика. Она без особого успеха пыталась сдержать душивший ее смех. Я отвернулся, покраснев и в то же время негодуя. Кто они такие, что позволяют себе издеваться надо мной? Что давало катарам из Зума-Бич право относиться к катарам из Эрмоза-Бич с таким нескрываемым презрением?


  211  
×
×