Киномания

Я осмелился сказать несколько слов в защиту этих кадров.

— Но другие вещи там впечатляют, разве нет? Глаза, забор?..

Клер пожала плечами.

— С большими оговорками. Здесь у нас очень сырой материал. Кто знает, как бы им воспользовались Макс Касл или Орсон Уэллс. Я не понимаю, что видела. Это все равно что пытаться предугадать, какой будет следующая картина Ван Гога, изучая цвета в его палитре. В данной ситуации у нас есть порнуха, кровища и множество больших пугающих глаз. Что до меня, так я даже не понимаю, что вижу. Кто-то еще должен сделать кино из «Сердца тьмы». Я рада, что Макс его не сделал.

— Этот фильм мог бы стать его лучшим, — возразил я.

— Вот это-то меня и беспокоит. «Сердце тьмы», снятое блестящим психом, который стоит на стороне тьмы.

Глава 11

Конец романа

Были когда-то времена (неужели кто-то их еще помнит?), когда бутылка кока-колы нигде в мире не считалась предметом искусства. Когда Супермен лежал запертый и забытый в детских комиксах. Когда можно было обыскать весь город (любой город) дом за домом и не найти ни одной футболки с изображением Джеймса Дина или кинопостера для украшения вашего дома. Когда никто, разве что помешанный на фильмах тип вроде меня, не мог сказать, откуда Вуди Аллен взял слова «Сыграй это еще раз, Сэм», а уж тем более сообщить, что таких слов нет ^{183} .

В университете, по крайней мере в более академических его кругах, где я усердно вырубал себе уютную нишу, все обстояло так, как и должно было обстоять. С точки зрения моих научных руководителей, между вульгарными и изящными искусствами существовала огромная неустранимая пропасть. Эта пропасть определяла роль, которую они и призваны были играть в жизни, — углублять сей раздел в целях лучшей защиты высоких стандартов и хорошего вкуса. Если воспользоваться образом, который вызвал бы у них сожаление, то Искусством с большой буквы «И» была Фей Рей — непорочная дева, которой угрожали коммерческий Кинг-Конг и масс-медиа ^{184} . В своем привычном желании ублажать и преуспевать я соглашался с этим назначением — дело казалось весьма благородным. Я и не предполагал, что в один прекрасный день окажусь среди тех, кто поменяет деву на обезьяну. Но именно это и случилось со мной. Моя любовь к кино (а конкретнее моя очарованность Максом Каслом) вскоре сделала меня предателем в цитадели интеллекта.

Я все еще помню тот день, когда Клер начала вербовать меня для этой работы. Она словно невзначай ошеломила меня новостью: Кинг-Конг перепрыгнул через пропасть и своими волосатыми лапами скоро схватит хрупкую и нежную красавицу. Я не знал? Мне это было все равно? Что мы должны — рыдать или радоваться? Клер не давала даже намека на правильный ответ, а, напротив, намеренно говорила двусмысленностями.

Такая знакомая сцена. Мы с Клер завтракаем. Перед нами обычная скромная еда. Безжалостно крепкий французский кофе и поджаренные пончики. Мы погружены в воскресный выпуск «Нью-Йорк таймс». Покончив с разделом «искусство и досуг» (за ней право читать его первой), Клер передает мне газету через стол — на лице удовлетворенная улыбка.

— Ну, вот и приехали, — провозгласила она, предоставив мне самому докапываться до смысла этих слов.

Я взял у нее газету и стал просматривать. Конечно же, это был номер «Таймс» за прошлое воскресенье. В те дни — в начале шестидесятых — воскресное издание добиралось до провинции за четыре дня. Клер покупала газету в киоске у рынка каждый четверг, но, пробежав одни заголовки, оставляла ее до воскресного утра, когда начинался этот ритуал — огромная, толстенная, многостраничная газета водружалась на стол и разымалась на отдельные листы, а завтрак тем временем переходил в некое подобие бранча ^{185} . Для Клер не имело значения, что газета недельной давности; в области кино (о чем она и читала в первую очередь) она исходила из допущения, что нация по большому счету отстает от ее — Клер — вкусов лет на пять, не меньше.

Я успел пробежать несколько страниц, пытаясь догадаться, какие кинорецензии она могла иметь в виду, когда Клер протянула руку и остановила меня.

— Я говорю вот об этом, — сказала она снисходительно, ткнув пальцем в передовицу раздела.

Я покорно прочел статью. Неудивительно, что я ее пропустил. Там не было ни слова о кино. Статья была посвящена живописи — молодому художнику, недавнему открытию. Изможденный, с пустым взглядом, он вовсе не выглядел как художник и (судя по отрывкам из интервью) не говорил как художник. И картина, которую он написал, ничуть не была похожа на картины, какие пишут художники. На ней была изображена консервная банка — обычная консервная банка супа «Кэмпбелл», но выписанная с такими любовью и тщанием, что позавидовал бы и сам Вермеер.

---