11  

— В октябре. Сейчас он микроскопический, крошечный, я едва различаю его голос. Но потому что у него есть имя, я его слышу. Он обещает вырасти большим, если мы окружим его заботой.

— «Мнимый больной»,[24] честное слово! К какому сроку мне закупать морковку, шпинат, брокколи?

— На Хэллоуин.

— Не может быть!

— Правда, правда!

— Все будут болтать, что мы специально приурочили его появление к окончанию моего романа, который пьет из меня кровь. Оба требуют внимания и не дают спать по ночам.

— Ну, в этом-то Саше не будет равных! Ты счастлив?

— Честно сказать, побаиваюсь, но счастлив. Да что там говорить, конечно счастлив. Приезжайте домой, госпожа Крольчиха, и привозите его с собой!


Здесь необходимо пояснить, что Мэгги и Дуглас Сполдинги относились к числу неисправимых романтиков. Еще до заочного именования Саши, они, увлеченные Лорелом и Гарди, прозвали друг друга Стэном и Олли.[25] Каждый электроприбор, коврик и штопор получил у них свое имя, не говоря уже о различных частях тела, но это держалось в секрете от посторонних.

Потому-то Саша, как сущность, как присутствие, готовое перерасти в привязанность, в этом смысле не был исключением. И когда он стал заявлять о себе по-настоящему, они ничуть не удивились. В их браке, где мерилом всех вещей была любовь, а не твердая валюта, просто не могло быть иначе.

Если когда-нибудь мы купим машину, говорили они, ей тоже будет дано имя.

Они обсудили этот вопрос, и еще сорок дюжин других, уже поздней ночью. Взахлеб рассуждая о жизни, они уселись в постели, подложив под спину подушки, словно караулили будущее, которое могло нагрянуть прямо сейчас. Они ждали, воображали, будто загипнотизированные, что молчаливый малыш произнесет свои первые слова еще до рассвета.

— Мне нравится так жить, — сказала Мэгги, вытягиваясь на кровати. — У нас все превращается в игру. Хочу, чтобы так было всегда. Ты не такой, как другие мужчины: у тех на уме только пиво да карты. Интересно, много ли есть на свете таких семей, у которых вся жизнь — игра?

— Таких больше нет. Ты помнишь?

— Что?

Он перевернулся на спину, чтобы прочертить взглядом на потолке цепочку воспоминаний.

— В тот день, когда мы поженились…

— Ну?

— Друзья подбросили нас сюда на машине, и мы пошли в аптеку на пристани, чтобы сделать крупную покупку в честь медового месяца: две зубные щетки и тюбик пасты… Одна щетка красная, другая зеленая, для украшения пустой ванной комнаты. А когда мы возвращались по берегу домой, держась за руки, позади нас две девчушки и мальчуган вдруг затянули:

  • Совет да любовь,
  • Совет да любовь,
  • Жениху и невесте
  • Совет да любовь…

Она тихонько запела. Он подтянул, вспоминая, как они зарделись от удовольствия, слыша детские голоса, но постеснялись остановиться, хотя были горды и счастливы.

— Неужели у нас был новобрачный вид? Как они догадались?

— Уж точно не по одежке! Может, по лицам? От улыбок у нас занемели скулы. Мы просто лопались от восторга. А их задело ударной волной.

— Славные ребятишки. До сих пор слышу их голоса.

— Прошло полтора года, а у нас все по-прежнему. — Одной рукой обняв ее за плечи, он читал их будущее на темном потолке.

— Теперь есть я, — раздался чей-то шепот.

— Кто? — спросил Дуглас.

— Я, — ответил шепот. — Саша.

Дуглас сверху следил за губами жены, но не заметил и шевеления.

— Ага, наконец-то можно поговорить? — произнес Дуглас.

— Можно, — ответил тот же голосок.

— А мы думали-гадали, — сказал Дуглас, — когда же ты дашь о себе знать. — Он мягко привлек к себе жену.

— Настал срок, — отозвался шепот, — я тут как тут.

— Здравствуй, Саша, — вырвалось у обоих.

— А почему ты раньше молчал? — поинтересовался Дуглас Сполдинг.

— Было боязно: вдруг вы мне не обрадуетесь, — прошептал голосок.

— Откуда такие мысли?

— Они возникли в самом начале, но потом ушли. Когда-то у меня было только имя. Помните, в прошлом году. Можно было уже тогда появиться. Но вы испугались.

— Мы тогда сидели на мели, — негромко сказал Дуглас. — Жили в постоянном страхе.

— Разве жить страшно? — спросил Саша. У Мэгги дрогнули губы. — Страшно другое. Не жить. Быть ненужным.

— Погоди. — Дуглас Сполдинг опустился на подушку, чтобы видеть профиль жены, лежащей с закрытыми глазами, и чувствовать ее неслышное дыхание. — Мы тебя любим. Но в прошлом году был неподходящий момент. Понимаешь?

  11  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×