Казанова

Казанова потрепал рукава парадного кремового камзола с вышитыми серебром виноградными листьями. Он выдернул нитку и продолжил беседу, отвечая то теткам, то матери, а потом учтиво обратился к бабушке, которую привела в гостиную служанка и усадила в кресло. Ноги старой дамы на несколько дюймов не доставали до ковра. Он отдал должное экономному ведению хозяйства в доме. Женщины хорошо справлялись со своими обязанностями — тетка номер один аккуратно насыпала заварку в чайник, а тетка номер два следила, сколько угля бросила в огонь служанка. Вещи показались ему изящными, хотя отнюдь не новыми, и походили на своих хозяек. Немолодые дамы выглядели так, словно привыкли голодать неделями, лишь бы их юная нимфа могла ни о чем не заботиться и наслаждаться остатками былой роскоши.

Подали карты. Стали играть в вист. Казанова сидел спиной к двери и легко, изящно проигрывал. На самом деле он приготовился к тяжелому проигрышу, и хотя ставки, разумеется, назначались пустяковые, разница была невелика. Главное, что он сидел напротив Шарпийон и следил за тем, как вздымаются волны ее высокой нежной груди, а пламя свечей ловит блеск ее глаз. Когда они дошли до последнего роббера и разделили пенни с шиллингами между выигравшими, он насторожился, заметив торопливые взгляды женщин. Шевалье повернулся и увидел трех вооруженных мужчин, переминавшихся с ноги на ногу на пороге гостиной. Он сразу узнал одного из них. Это был профессиональный игрок Анж Гудар. Иногда его именовали «китайским шпионом» — под этим псевдонимом он писал в газеты репортажи о светских скандалах. Двое других были больше похожи на борцов или платных осведомителей. Они представились, назвавшись Ростеном и Кауманом.

Казанова медленно поднялся и поклонился. Давно ли они здесь очутились и долго ли забавлялись подслушанным разговором? Несомненно, их пригласила мать Шарпийон, как только узнала, что старый кредитор попался в их ловушку. Он снова сел, чихнул и притворился равнодушным, хотя ощутил, как его лицо зарделось от гнева. Выходит, эти червяки на наживке, эти угри, жрущие потроха, решили его запутать? Да как они посмели! Он разозлился и на себя, на время утратившего бдительность. Неужели все приключения его ничему не научили? Неужели он не понял, что за люди эти Аугспургеры, несмотря на имевшиеся у него неопровержимые доказательства? Шевалье отпил глоток холодного чая, съел кусок драгоценного сахара, залпом допил чай и перетасовал карты.

— Партию в пике? Возможно, ваши друзья захотят к нам присоединиться?

Только у Шарпийон хватило ума и такта изобразить растерянность.

глава 7

Он не стал спешить домой и в раздумье прогулялся по улицам мимо освещенных фонарями лавок и таверн. Визит вывел Казанову из равновесия. Он почувствовал, что его, казалось бы, неуязвимого хозяина положения, со всеми козырями на руках, открыто и нагло провели… Это было… нечто невероятное. Почему он пошел один и не взял с собой Мартинелли или Жарбу?

Шевалье остановился и дал проехать траурному кортежу. Ему бросился в глаза гроб, обтянутый белой тканью с плюмажем, и он понял, что хоронят девственницу. За гробом шла женщина, внезапно посмотревшая на него с такой яростью, что Казанова оторопел. Сейчас она накинется на меня с грязной руганью, подумал он, но тут же увидел, что она глядит на всех прохожих не менее беспощадно и сурово. Наверное, ее рассудок не выдержал потрясения и помутился от горя. Ему захотелось ее утешить, но процессия свернула в переулок и скрылась, оставив за собой незримый шлейф тревоги и облегчения. Это медленное шествие стало последним подарком умершей.

Казанова осмотрелся по сторонам и обнаружил, что добрался до церкви Святой Анны. Он открыл дверь, двинулся по проходу, опустился на заднюю скамью и быстро пробормотал «Отче наш». Рай, ад — одинаковый запах церквей. Он совершенно не представлял себе, как выглядит рай, и знал, что не встретит ни одного знакомого среди обитателей райских кущ. Ну а что касается ада, то куда бы поместил его Данте? Во второй круг, где грешников, виновных в пороках леопарда, вечно кружит на холодном ревущем ветру, как скворцов в морозную зиму? Или опустил бы его еще ниже, в ту дальнюю сферу, под лесом самоубийц, где томились сводники, соблазнители, чародеи и обманщики, ибо он в разное время бывал и тем, и другим, и третьим, и четвертым. Иногда он казался себе закройщиком преисподней, да и жил то в одном, то в другом подобии ада — странствовал из города в город, менял скромный арендованный дом на дворец, ночевал где придется, преследовал женщин, добывал деньги и не ведал ни мира, ни покоя. Он никогда не мог сесть за стол, вытянуть ноги и сказать: «Вот он, мой дом». Вечные игры в фаро, наглые выходки, бесстыдные женщины почтенных лет, ревнивые мужья, паразиты и ненасытные сестры.