Казанова

ДЖАКОМО!

Казанова привстал, отпрянул, оперся о стул и швырнул в воздух что-то хрупкое и невесомое, упавшее на пол у него за спиной. Он услышал, как она кашлянула, попыталась вздохнуть и сглотнула слюну. Крепко ли он сдавил ее горло? Еще одна минута. Полминуты. Так нетрудно и задушить. Казанова — убийца женщин.

Он на корточках подполз к груде своей одежды. Ему нужно выбежать отсюда, одеться и скрыться, но комната вдруг показалась ему огромной. Может быть, его одежду успели украсть? Сейчас возможно все. Он хотел было крикнуть: «Кто здесь?», но испугался, что ему ответят. Потом он нащупал ткань своих бриджей. Схватил их, улегся на спину и стал натягивать, окутывая ноги шелковым покровом. Пошатнулся от слабости, приподнялся и снова лег. Он столкнулся с разбушевавшейся стихией, сам вызвал ее к жизни, и на полминуты, пока на него вновь не нахлынула волна горя, его сознание прояснилось, и он ощутил небывалое спокойствие. В такое мгновение человек способен спасти свою жизнь или хладнокровно уничтожить себя на глазах у изумленных свидетелей.

Казанова сложил руки на груди, как древний фараон. Из центра города донесся колокольный звон, а затем глухо пробили часы.

— Измениться или умереть, — прошептал он. — Измениться или умереть.

Часть вторая

глава 1

Ранним утром у Блэкфрайерз-стэйрз собралось не менее ста человек. Все ждали, что их наймут на сегодняшнюю работу. Казанова приблизился к этой толпе со стороны Уотер-лейн и оглядел ее сквозь предрассветный сумрак. Его долго блуждавший взор наконец остановился на двух крепко сбитых малых, замыкавших круг. Они завтракали луком. Он окликнул их. Мужчины недоуменно обернулись, посмотрели на Казанову и указали друг на друга. Шевалье кивнул и улыбнулся. Они неуверенной, усталой походкой двинулись к нему, предположив какой-то подвох. Где это видано, чтобы богатые подзывали к себе бедняков? Ну, разве какие-то чудаки захотят, чтобы их ограбили.

Пятнадцать минут спустя бывшие разнорабочие побрели назад к собору, продолжая жевать лук. Они изумленно останавливались у каждой стеклянной витрины и всматривались в свои отражения, но так и не могли поверить, что на них новая, дорогая одежда. И казались сами себе парой ярких, невесть откуда залетевших бабочек. А еще минутой позже Жарба и Казанова в коротких, засаленных куртках и шляпах, которые, наверное, использовали либо как кошелки для завтрака, либо и того хуже, присоединились к стоявшим на набережной. Шевалье сперва поэкспериментировал с одним из своих старых костюмов — насажал на нем дыр, а миссис Фивер украсила эту «ветошь» нелепыми заплатами, но он все же больше походил на Арлекина, чем на человека, зарабатывающего на жизнь своими руками. Чтобы стать настоящим оборванцем, нужны месяцы и годы, а въевшуюся грязь не заменишь клубочками пыли, собранными в доме на Пэлл-Мэлл. Очевидно, ему следовало долго практиковаться, чтобы всякие сомнения отпали. И вот теперь они оба были готовы.

Подрядчик сидел на скамейке и отбирал претендентов на глаз: сильные — к лодке, хилые — прочь. За спиной у него стоял чиновник в шерстяном шарфе, закрывавшем нижнюю часть лица, и записывал фамилии. Кого только не было в разношерстной толпе — шнырявших мошенников, молчаливых, узкоглазых китайцев в коротких жакетах, чернокожих — куда темнее Жарбы — и совсем непонятных людей, еще более неуместных на стройке, чем Казанова. Попадались там и женщины, и дети.

Порыв северо-восточного ветра приподнял их рваную одежду, затеребив лохмотья у колен, и возвестил об окончании ночи. Шевалье подумал, что яркий дневной свет, сменивший сероватую утреннюю мглу, не может сбить с толку или обмануть. Он сунул руки глубоко в карманы, греясь остатками чужого тепла.

— Как вас звать? — выкрикнул подрядчик.

— Джек Ньюхаус.

— Как у вас руки?

— Что? Сруки?

Жарба показал свои розовые, как семга, ладони. Казанова последовал его примеру. Мастер осмотрел их, обратив внимание на отсутствие мозолей, обгрызенных ногтей и заусенцев, а затем скользнул взглядом по их лицам. На мгновение показалось, что он забракует их и отпустит восвояси, но утро выдалось холодным, а стоявшие перед ним люди были крепко сложены, хотя их гладкая кожа светилась на солнце. Он что-то пробурчал, чиновник записал имена новичков, и шевалье от души улыбнулся. Сейчас он начнет играть непривычную роль, изображать того, кем еще не был. Этот тревожно-радостный холодок хорошо знаком озорным детям и актерам. Вот и его грудь со свалявшимися волосами, в которых копошились насекомые — уж таково было «наследство» разнорабочих, — сжалась от леденящего возбуждения.