Казанова

Шевалье погладил попугая по голове, глубоко вздохнул и отворил дверь.

Сперва они не заметили его, продолжая бороться, и в упор глядели друг на друга. Казанова стоял на пороге, боясь сделать шаг, и, наверное, мог бы еще отступить в коридор, украдкой выбежать из дома под проливной дождь и скрыться, лишь бы не играть столь жалкую роль. Но вот он уже набросился на них, подняв свою крепкую трость; попугай по-прежнему сидел у него на локте. Шарпийон вскрикнула и спихнула парикмахера на пол. Тот упал на ковер и распластался плашмя, мокрый от удовольствия, с уморительно огромной эрекцией, и, чудом извернувшись, принял удар тростью на спину. Раздался глухой, какой-то влажный звук. Попугай яростно взвизгнул, взлетел, неуклюже закружился по комнате и, нырнув в дверь, исчез в темноте коридора. Парикмахер с кровоточащим ухом вцепился шевалье в брыжи, перемежая проклятия с мольбами, затем попытался укрыться за кушеткой. Но Казанова настиг его, снова ударил тростью и лягнул ногой. Можно подумать, что он постоянно пинал врагов и соперников и досконально изучил их нервные узлы, сухожилия, кровеносные сосуды и нежные, как орхидеи, капилляры. Шарпийон кинулась к шевалье, обрушила на него целый град ударов и спасла своему любовнику жизнь. Теперь они колотили друг друга, точно боксеры на ринге. Он уже не в первый раз испытал на себе силу ее маленьких кулаков, и хотя преимущества оставались на его стороне, девушка постоянно опережала, отвечая тремя ударами на один. Казанова попятился, а парикмахер, воспользовавшись передышкой, ринулся к окну гостиной и рыбкой выпрыгнул в сад. В этот момент в комнате появились мать и тетки, будто строй швейцарских гвардейцев, и, вцепившись в плащ Казановы, оттащили его к стене и не отпускали до тех пор, пока не раздался зловещий хлопок двери и они опомнились, увидев себя со стороны: мужчину средних лет, окруженного женщинами средних лет. Все тяжело дышали, старались не смотреть друг другу в глаза, а потом женщины одновременно заговорили, и хор этих угроз и обвинений напомнил Казанове оперетту.

— Она промокнет до нитки, простудится, и ее ждет верная смерть! — воскликнула тетка номер один. — Какой вы глупец! — С этими словами она стукнула шевалье веером по носу.

— Вы прокрались в наш дом, как вор! Посмотрите, она даже не надела туфли, — закричала на него мать.

— Вы грубиян, мсье. И запугали бедную Мари до безумия, — заявила тетка номер два.

— Ее могут убить, — сказала мать, крепко стиснув руки и чихнув.

— А если с ней что-нибудь случится, то виноваты будете вы, — веско добавила тетка номер два.

— А как, по-вашему, я должен был поступить, застав ее в объятиях парикмахера? — откликнулся Казанова, чувствуя себя как загнанный олень. — Мог ли я быть спокоен? Мог ли отнестись к этому по-философски?

— Тсс, мсье, — тоном победительницы проговорила мать. — Молодой человек для нее ровным счетом ничего не значит. Это просто возвышенные чувства.

— В юности все так импульсивны, мсье, — добавила тетка номер один. — Разве вы сами не были импульсивны в молодые годы?

— Импульсивен, мадам, — не выдержал шевалье, и его лицо скорчилось в спазмах, будто он проглотил кончик собственного языка. — Импульсивен? Вы рассуждаете как сводня, мадам… Ваша племянница…

— Что вы собираетесь с ней сделать? — вмешалась тетка номер два. — Я уверена, что она провалилась в какой-то подвал. Почему вы здесь стоите? Ступайте и отыщите Мари!

Он уже собирался пригнуться и заорать ей в лицо: «Какого черта я должен это делать? Отчего вы просите меня?» Но тетка была права. Молодая женщина, вне себя от возбуждения, да еще в столь темный, дождливый вечер. Это было отнюдь не безопасно. А вернее, грозило большой бедой. Вдруг с ней и правда что-нибудь случится? Несомненно, отвечать придется только ему.

Какое-то время все молчали. С подлокотника кушетки свисала одежда, нижнее белье, обычно скрытое от посторонних глаз. Он повернулся и заметил, что служанка смотрит на него, стоя в дверях и широко разинув рот. Казанова попросил ее принести фонарь. Он целый час бродил под дождем, потом возвратился в дом. Не появилась ли Мари? Нет, ее не было. Женщины смотрели на него так, словно с его пальцев стекали не капли дождя, а кровь девушки. Его мысли метались по замкнутому кругу, и он никак не мог решить, кто же виноват в этой истории. Разве его, Джакомо Казанову, шевалье де Сейнгальта, только что не втоптали в грязь? Наставить ему рога с парикмахером? А если она не побрезговала парикмахером, то почему бы ей не заняться любовью с мальчишкой-разносчиком, с дворником, со старьевщиком?