Казанова

Третьей была соученица и подружка Софи. Эту юную девушку, почти что девочку, переполняли живость и любопытство, и шевалье обучил ее азам любовного искусства в одной из кладовых Корнелюс, рядом с кругами остро пахнущих сыров и кувшинами с соленым маслом. Его восхитили и ее школьный, девчоночий французский язык — «dites-moi, s'il vous plait, qu 'est-ce que с'est que cа, monsieur?» ^[36] — и губы, нежные, как креветки.

Четвертым оказался юноша из богатой семьи гугенотов — торговцев шелком в Спайталфилдсе. Казанова приласкал его и постарался проявить максимум мастерства. Молодой человек обомлел от наслаждения, и шевалье отвел его назад, в комнату, словно старшего сына.

Пятой жертвой его страстей вновь сделалась первая дама. Она недоуменно оглянулась и заговорила с ним на том же непонятном языке. Они уединились в библиотеке и занялись любовью под бильярдным столом.

Он вошел в банкетный зал, когда пробило два часа ночи и над плавучим городом разнесся колокольный звон. Казанова с удивлением обнаружил рядом с собой шевалье Гудара.

— Как я рад видеть вас здесь, маэстро, — приветствовал его аккуратный, будто москит, Гудар. — Я следил за вами и уверен, что вы со мной согласитесь: сегодня вечером вы опять стали самим собой. Прежним Казановой. Так что примите мои поздравления.

Он взял Казанову за руку, снова унизанную кольцами, и поцеловал ее.

— Гудар! — воскликнул шевалье, отдернул руку и вытер ее о камзол. Как бы он желал вышвырнуть из окна этого Мефистофеля! Но Гудар неуничтожим. Гудар кончится лишь тогда, когда настанет конец и Казанове.

— Она здесь? — спросил шевалье.

— Шарпийон? Разумеется, нет. Вы всегда ошибались, мсье, считая ее бессердечной. А на самом деле у нее такое же доброе и чувствительное сердце, как и у вас…

— Выходит, она дома?

— С глазами, красными от слез. Я не осуждаю вас за все, что сделали, но будьте готовы к ее мести.

— Если вам поручили это передать, Гудар, то мне безразлично. Меня не трогают ее слезы. Я должен получить деньги от этих гарпий. А пока пусть они посидят на колокольне. Им полезно.

Гудар усмехнулся. Неужели в его глазах мелькнула жалость?

— Не думаю, что они там долго задержатся, мсье.

— Это почему же?

— Мой уважаемый коллега, я всегда высоко ценил ваши таланты, да их и нет смысла отрицать, они поистине уникальны. Но поверьте, что в данном случае я вижу все яснее, чем вы.

— Возможно, Гудар. Вы чутки, словно ящерица. Или как ящерицын хвост.

— Мсье, каждый человек должен действовать, зная, в чем его сила и чего он способен добиться. Я спокойнее и хладнокровнее вас. И по натуре хорошо подхожу для роли наблюдателя, доверенного лица или даже, осмелюсь заявить, советника.

— Иными словами, — отозвался Казанова, — по натуре вы хорошо подходите для роли шпиона. Итак, вы хотите мне что-то посоветовать, господин советник?

— Раз уж вы просите у меня совета, — отпарировал Гудар, — несмотря ни на что, я решил остаться вашим другом и рекомендовал бы вам повторить успех одного из былых завоеваний.

— Я уже так и сделал, — ответил Казанова. — Сегодня пятая была первой.

— Я имею в виду Ла-Корнелюс, — пояснил Гудар.

— Терезу?

— Тогда, — продолжал Гудар, посмотрев шевалье прямо в глаза, — вам не придется покидать этот дом сегодня ночью.

— Это угроза? Если вы хотите вывести меня из равновесия, то вам это не удастся. Со мной Жарба, и лодочник тоже поможет мне в пути. Вы должны знать, что я никогда не выхожу из дома безоружным и сумею себя защитить.

— Даже в таком случае вам следовало бы вернуться засветло. Но неужели вас настолько страшит провести ночь с Корнелюс?

— Гудар, я не привык менять мои планы из-за страха перед какими-то злодеями. Если типы, на которых вы сейчас намекнули, готовы действовать, они все равно отыщут меня завтра или через день. И дневной свет им не помешает. Ну, а если они не столь храбры, то мне и вовсе нечего бояться. Их, как собак, отпугнет любой крик.

— Я ждал от вас этого ответа, мсье. Но исполнил свой долг.

— Значит, вам не в чем себя упрекнуть.

— Мы еще увидимся, мсье.

— Возможно, сегодня же ночью?

глава 7

Был уже четвертый час утра, и оставшиеся гости уснули на стульях или разлеглись на столе в окружении хрусталя и недоеденных роскошных блюд. Женщина с серьгами из морского конька свернулась клубком на ковре и улыбалась во сне. Казанова потрепал ее по лицу, затем свистнул лодочнику и направился домой. Луна еще светила на небе, но пошла на убыль, и некоторые улицы напоминали парящие над водой ульи с серебристыми пчелами. Другие были темны, словно тоннели, прорытые под улицами всех городов, и казались черным эхом верхнего мира. Звуки города изменились, как только началось наводнение, и кошачий визг с Кок-лейн можно было услышать на Голден-сквер, а стук молотка из Ладгейта разносился повсюду. Голоса витали над водой, точно выброшенная бумага, — слова, вздохи и шепоты. Но кому они принадлежали? Людей нигде видно не было. Это язык только что умерших, их последние, бесплотные мольбы, их сетования, подумал шевалье.

---

36 «Дайте мне, пожалуйста, что же это, мсье?» (фр.)