Мужчины не ее жизни

«Яснее, чем когда-либо дома!» — думала Рут, когда женщина за стойкой регистрации сказала: «Ой, тут для вас факс».

Злобное письмо от рассерженной вдовы — Рут на какое-то время забыла о нем. «Willkommen in Deutchland*, - сказала женщина за регистрационной стойкой вслед Рут, которая повернулась и пошла за коридорным к лифту. («Добро пожаловать в Германию!»)

«Моя дорогая, — начиналось письмо от вдовы, — на сей раз вы зашли слишком далеко. Может быть, о вас вполне справедливо написано в одной из прочитанных мною рецензий, где сказано, что у вас "сатирический дар: свести в одной книге столько болезней общества и человеческих слабостей" или "собрать бессчетные нравственные уродства нашего времени в жизни одного персонажа". Но не все в нашей жизни — комический материал, есть трагедии, которые противятся юмористической интерпретации. Вы зашли слишком далеко».

«Я была замужем пятьдесят пять лет, — продолжала вдова. (Рут решила, что покойный муж ее корреспондентки был владельцем похоронного бюро.) — Когда умер мой муж, жизнь моя остановилась. Он значил для меня все. Потеряв его, я потеряла все. А что вы скажете о вашей матери? Вы полагаете, что она нашла способ взглянуть на гибель ваших братьев в комическом свете? Вы думаете, что женщине, которая бросила вас и вашего отца, могут понравиться такие сатирические интерпретации ее жизни? — ("Да как она смеет?" — подумала Рут Коул.)

Вы пишете об абортах, о деторождении, об усыновлении, но вы даже никогда не были беременны. Вы пишете о разведенных и вдовствующих женщинах, но сами никогда не были замужем. Вы пишете о том, когда вдова может позволить себе вернуться в свет, но такого понятия, как вдова на год, не существует. Я буду вдовой всю оставшуюся жизнь.

Гораций Уолпол когда-то писал: "Мир — комедия для думающих и трагедия для чувствующих". Но реальный мир трагичен и для тех, кто думает, и для тех, кто чувствует. Комичен он только для тех, кто идет по жизни счастливчиком».

Рут заглянула в конец письма, потом в начало, но обратного адреса нигде не было, и сердитая вдова не подписалась.

Кончалось ее письмо так:

«Все, что мне осталось, — это молитва. Я буду молиться и за вас. Как нужно молиться за вас, которая в ваши годы не была замужем, ни разу? Я буду молиться, чтобы вы вышли замуж. Может быть, у вас будет ребенок. Может — нет. Мы с мужем так любили друг друга, что нам никогда не были нужны дети — дети могли бы все испортить. Но еще важнее — я буду молиться, чтобы вы по-настоящему любили вашего мужа… и чтобы вы потеряли его. Я буду молиться за то, чтобы вы стали вдовой на всю жизнь. Тогда вы поймете, насколько не отвечает действительности то, что вы написали о реальном мире».

Вместо подписи стояло: «Вдова на всю оставшуюся жизнь». Был еще и постскриптум, от которого у Рут мурашки побежали по коже: «У меня много времени на молитвы».

Рут пошлет факс Алану с вопросом — нет ли имени или адреса сердитой вдовы на конверте или хотя бы названия города, откуда было отправлено письмо. Но ответ будет таким же тревожным, как и письмо, которое было доставлено в издательство «Рэндом хаус» на Восточной Пятидесятой улице какой-то женщиной, а может, и не женщиной — секретарь точно не запомнил.

Если молящаяся вдова пробыла замужем пятьдесят пять лет, значит, ей должно быть под восемьдесят, а может, и под девяносто! Может быть, у сердитой вдовы и было много времени для молитв, вот только жить ей оставалось всего ничего.

Большую часть дня Рут проспала. Письмо ворчливой старухи расстроило ее, но не до бессонницы. И может, это было справедливо; если какая-либо книга оказалась хорошей, то для кого-нибудь она неизбежно станет пощечиной.

«Письмо сердитой старухи не погубит моего турне», — решила для себя Рут.

Она будет писать, будет отправлять открытки, будет делать записи в своем дневнике. Рут была исполнена решимости вернуть себе душевное равновесие в Германии (вот только во Франкфурте, на книжной ярмарке, расслабиться и отдохнуть не было времени). Судя по ее дневниковым записям и открыткам, ей это в некоторой мере удалось. Даже во Франкфурте!

Дневник Рут и избранные открытки

Во Фрайзинге чтения прошли неплохо, но либо я, либо публика были скучнее, чем я ожидала. Потом обед в помещении бывшего монастыря со сводчатыми потолками — я слишком много выпила.

Каждый раз, попадая в Германию, я поражаюсь контрасту, например в холле такого заведения, как «Вьер яресцайтен»^[34], между богато одетыми постояльцами отеля (бизнес-класс, тут всегда блюдут приличия) и нарочито растрепанными журналистами, которые словно соревнуются в неряшливости, как юнцы, решившие подразнить своих родителей. Общество находится в уродливом противостоянии с самим собой — в такой же мере, как и наше, но оно опережает наше и даже может дать ему фору.

---

34 Название сети немецких отелей.