Роман лорда Байрона

Так оно и шло, пока голубая пучина не приобрела наконец зеленый цвет и перед удивленными глазами Али не возникли призрачные утесы Дувра. Юноша достиг края света — куда более далекого, чем представлялось воображению! — и, мнилось ему, целый год волшебным образом миновал за время путешествия: ведь здесь наступила уже настоящая Зима, о чем свидетельствовали и тучи, катившиеся по небу так низко, что, казалось, можно до них дотронуться, и эта сырая прохлада, и этот туман; ничуть не бывало! — воскликнул его Наставник: Лето в самом разгаре — так пусть Али подождет и увидит, что принесет с собою Зима! Молодому человеку поневоле пришлось пересесть в шлюпку — выбора не было! — которая и доставила его в Плимут, где прибытия хозяев ожидал камердинер и мажордом лорда Сэйна.

Этот человек оказался, как подумалось Али, самым что ни на есть надлежащим проводником по стране, куда он прибыл, — иссохшим как Труп, белым как Кость и безмолвным как Могила. В невзрачной гостинице, куда он их привел, — албанский костюм Али привлек внимание всех уличных зевак — камердинер (далее именуемый фактотумом) разложил на кровати одежду, предназначенную для юного Сэйна, а именно: сапоги, чулки, штаны, льняную сорочку, жилет из буйволовой кожи и бутылочно-зеленый сюртук, — чтобы облачиться во все это должным образом, Али, испытывая мучительный стыд, вынужден был просить содействия у костлявого спутника. Полностью привести себя в порядок времени, впрочем, не было, даже если бы Али владел всеми тонкостями этой процедуры, — как не было времени и подкрепить силы закуской или отдыхом: ибо нанятый экипаж уже стоял у ворог, и лорд Сэйн в неистовой спешке распорядился погрузить в него багаж и велел своим Спутникам поместиться внутри. Причина для скорейшего отъезда была, вероятно, связана с договоренностью между ним и Капитаном Брига, который добрался до той же Гостиницы, как раз когда экипаж лорда Сэйна вырвался из города на серые английские просторы. Несчастный Али, туго стиснутый панцирем из шерсти и кожи, был в довершение зажат между отцом и труповидным фактотумом — оба, к его изумлению, немедля погрузились в сон, несмотря на то, что карета колыхалась из стороны в сторону, — и, пока экипаж мчался на север, юноше ничего не оставалось, как только размышлять о своем положении.

«Я стал тенью себя самого, — думал он. — Нет у меня страны, кроме этой, облачной и туманной; нет одежды, кроме чуждого мне платья отцовских соплеменников. Единственное существо на земле, меня любящее, — та, кто истинно знает меня и мое сердце, отделена безбрежным океаном; у меня отнят язык — а с ним и то, что он один мог выразить, — и новый забивает мне рот, точно прахом. Не доподлинно ли я мертвец — и не в стране ли я мертвецов?»

Однако же, пока мы исследовали происхождение нашего героя и его предысторию, сам он (едва только покинувший детский возраст) продолжал сидеть в старинной шотландской башне перед чудовищной загадкой — убийством его отца; продолжал сидеть, поскольку ноги отказывались ему повиноваться! Что за беседу, оставаясь недвижим, ведет он со вздернутым телом, устремившим на него безжизненный и бессмысленный взор, сказать невозможно: есть такие мгновения в жизни, которые слова могут лишь оболгать, будучи всего лишь словами, плодом осознанной мысли — а мыслить Али был тогда совершенно неспособен.

Немного опомнившись, он встает, берется за подвешенный на поясе острый ятаган (подарок, как сказано, его покровителя — паши) и перерезает веревки, которые опутывали тело его отца подобно тому, как паутина обвивает беспомощную жертву. Али крепко сжимает ужасный груз в сыновнем объятии — или его подобии, — чтобы громадный труп не рухнул на пол; и со всей возможной осторожностью опускает его на каменный пол — пытается освободить мертвеца от пут, не понимая, зачем это делает, но зная, что должен хоть как-то действовать, — и тут слышит и видит, как по тропе поднимаются к нему люди.

Впереди — Дозор: два Стражника (только двух в состоянии представить Старинный Королевский Город, в пределах которого находятся дом и башня) и арендаторы лэрда с факелами, которыми они освещают дорогу. Али не приходит в голову задуматься, почему они собрались вместе — и откуда узнали о случае, требующем их вмешательства, — он ничего не понимает — и долгое время неспособен узнать своих соседей, не в силах даже поверить, что перед ним существа из плоти и крови.

Первым на крохотной малорослой лошади, сивой от старости, ехал стражник постарше и важнее с виду, в такой же сивой треуголке; пешком он передвигался бы живее, но полагал, что это умалит его достоинство. При нем были кинжал и палаш; его пеший сотоварищ нес мушкет и веревки. У входа в башню все остановились, долговязый стражник спешился — взял у Горожанина факел — и просунул его в дверь, чтобы осветить Али, склонившегося над телом отца.