Информация

— Я так понимаю, я получил свой фингал бесплатно.

— У-гу, — сказал Стив Кузенс, не проявляя особых признаков веселости. — Точно. Это за счет заведения.

— Что ж, может быть, пора поговорить о деньгах.

История с подбитым глазом не обескуражила Ричарда.

Отнюдь. У него было такое чувство, будто он совершил путешествие через весь цветовой спектр и наконец добрался до конца радуги. Казалось, трудно представить, что его жизнь, как она описана на бумаге (значительная часть его жизни протекала на бумаге — в написанных словах, в памятках самому себе, нацарапанных на уголках конвертов и оборотной стороне купонов «Пиццы-экспресс»), может быть хуже, чем она есть. И все же один-единственный мощный удар кулака показал, что она способна резко ухудшиться в качественном отношении. Мир без подбитого глаза, в который он вновь вступал, несмотря на свою нищету и безнадежность, казался Ричарду пиршеством бессмертия и блаженства. Сегодня вечером на его скуле отсвечивала лишь легкая желтоватая тень (и это был уже не веселый, напоминающий о детских забавах желтый цвет, а совсем другой, мертвенно-желтый). И сам глаз уже не представлял собой подобие тропического анемона. Глаз снова стал глазом. Он снова стал Ричардом Таллом.

— Продолжайте. — Он откинулся на стуле и апатично заказал еще одну порцию «зомби»…

Это был мир, в котором тело означало деньги: мир порнографии и рабской зависимости. Здесь органы и анатомические придатки Гвина Барри были разложены на подносах с прикрепленными к ним ценниками, как в мясной лавке, или какой-нибудь американский доктор с логарифмической линейкой в нагрудном кармане для моментальной калькуляции разглядывал их придирчиво, как товар. Ричард подумал, что условия Стива Кузенса звучат поразительно разумно: отдав всего лишь половину своего будущего гонорара за литературный портрет Гвина Барри, он мог бы благополучно отправить портретируемого на вечный покой. Вот как далеко зашел Ричард, когда лишился иллюзий о мире литературы. Если Ливис был прав, если жалобы о том, что провинция запущена, имеют под собой основания и если мир литературы есть не что иное, как гонконг спекуляций и подкупа при посредничестве алкоголя и секса, то в таком мире, имея кучу денег и центнер витамина Е, Ричард смог бы достичь своей цели обычными средствами. Но мир литературы не такой. Когда дело доходит до того, чтобы кого-нибудь вздрючить, мир литературы неизменно пасует. Оставив позади все свои иллюзии по этому поводу, Ричард пришел сюда, в «Канал Крепри», — к Стиву Кузенсу, своему знакомому и почитателю.

И это Стив как раз говорил Ричарду, что Гвина можно убить за тысячу фунтов — то есть всего за каких-то восемь книжных обозрений! У него есть на примете один троглодит с севера, который может это сделать. Он приедет сюда со своей компанией на футбольный матч, уладит дело, потом сложит свои манатки и укатит обратно в свой Уорксоп.

— Замечательно, — сказал Ричард. — Просто сказка. Но прошу вас. Вы что-то говорили…

— На самом деле нужно сделать вот что… Нужно превратить их жизнь в сплошной страх. Что бы они ни делали, куда бы ни пошли. Они должны чувствовать, будто мир…

— Обернулся против них.

— Будто весь мир их ненавидит.

— Продолжайте, — вяло откликнулся Ричард.

— И вот тогда, к тому моменту, когда вы это сделаете, у них просто — у них просто опустятся руки. Они будут готовы. Конец истории. Они почувствуют, что им никуда не деться. Они будут готовы. Они опустят головы.

— Волшебно. Звучит как стихи.

— Ну, тогда…

Внезапно Ричарда отвлекла и неприятно поразила мысль о сроках. Ведь если они возьмутся за дело прямо сейчас, то Гвин, надо полагать, вряд ли будет в состоянии ехать в Америку. Это бы ладно: это просто значило бы, что Ричард сможет и дальше говорить, что никогда там не был. Но захочет ли «Воскресный вестник» — при таком обороте событий — опубликовать литературный портрет Гвина? Несомненно. Трудности, подстерегающие преуспевающего романиста? Безусловно. Он сможет написать о гнете стофунтового груза, висящего на блоке над больничной койкой, или о трудностях с неудобным протезом.

— Повремените пока. Я еду на выходные с его женой, — сказал Ричард, изучая свои ногти и испытывая при этом неподдельное изумление от того, сколько под ними скопилось грязи.

— У них был непрошеный гость.

— Да, я слышал.