V.

— Можно мы будем иногда беседовать на эту тему? — сказал он. — Хотя бы понемногу.

— Если тебе это поможет, — улыбнулась она, хотя сама ни минуты в это не верила. — А что там у вас с этим макклинтиковским контрактом? Только не говори мне, что «Диковинки» стали делать нормальные записи. Ты что, ударился в религию?

— Если я вообще каким-нибудь становлюсь, — ответил Руни, — то именно таким.

Он возвращался через Риверсайд Парк, размышляя о том, правильно ли он себя вел. Может, — вдруг пришло ему в голову, — Рэйчел подумала, что я хочу ее, а не соседку?

Дома он застал Профейна, беседующего с Мафией. Боже мой, — подумал он. — Единственное мое желание — это поспать. Он лег в позу эмбриона, и его, как ни странно, довольно быстро подхватили волны сна.

— Так значит, ты — полуеврей, полуитальянец, — говорила Мафия в другой комнате. — До ужаса смешная роль! Как Шейлок, non e vero, ха-ха. В "Ржавой ложке" есть один молодой актер, так он утверждает, что он армяно-ирландский еврей. Тебе нужно с ним познакомиться.

Профейн решил не спорить. Поэтому ответил:

— Это, наверное, хорошее место — "Ржавая ложка". Но не моего класса.

— К черту класс, — сказала она. — Аристократизм — в душе. Может, ты потомок королей, кто знает? — Я знаю, — подумал Профейн, — я — потомок шлемилей, а Иов — основатель моего рода. Мафия была в прозрачном вязаном платье. Она сидела, положив подбородок на колени, поэтому нижняя часть подола ничего не прикрывала. Профейн перевернулся на живот. "Да, это было бы интересно", — подумал он. Вчера, когда Рэйчел привела его сюда, они застали Мафию, Харизму и Фу, играющими на полу в гостиной в парную автралийскую борьбу без одного партнера — "минус один".

Извиваясь, Мафия сменила позу и легла ничком параллельно Профейну. Очевидно, у нее появилась странная идея коснуться своим носом профейновского. Боже мой, она наверняка находит эту идею очаровательной, подумал он. Но тут в комнату ворвался кот Фанг и, прыгнув, приземлился между ними. Повернувшись на спину, Мафия принялась ласкать и гладить кота. Профейн потопал к холодильнику за пивом. Вошли Свин Бодайн и Харизма, распевая пьяную песню:

Есть бары больные в каждом городе Штатов,

Где люди больные проводят свой день.

Любовь на полу — это для Балтимора,

Сценки из Фрейда — Нью-Орлеан,

Беккет и дзэн — для Кеокука, Айова,

В Тер-От, Индиана, — кофеварки эспрессо

И культурный вакуум, если вакуум — быль.

И хотя я свой зад уволок из Олбани, Н'Йорк,

К широкому Тихому морю,

Я вовек не забуду "Ржавую ложку".

Единственный бар для меня — "Ржавая ложка".

Они словно принесли с собой часть этого тусовочного места в мир строгих фасадов Риверсайд-драйв. Вскоре — никто даже не понял, как это произошло, началась вечеринка. Появился Фу и тут же бросился звонить разным людям. У входной двери, которую оставили открытой, словно из миража, возникли некие девушки. Кто-то включил приемник, кто-то отправился купить еще пива. Под потолком темными слоями висел табачный дым. Двое или трое из собравшихся увели Профейна в угол и принялись излагать ему доктрины в духе Команды. Не перебивая лекцию, он потягивал пиво. Вскоре, уже поздно вечером, Профейн почувствовал себя пьяным. Не забыв завести будильник, он нашел в комнате свободный угол и заснул.

IV

В тот вечер 15 апреля Давид Бен-Гурион произнес речь, посвященную Дню Независимости, где предупредил свою страну о планах Египта утопить Израиль в крови. Ближневосточный кризис назревал еще с зимы. 19 апреля вошло в силу соглашение о прекращении огня. В тот же день Грэйс Келли вышла замуж за принца Монако Райнера Третьего. Таким образом, весна тянулась медленно, и как огромные потоки, так и подобные им мелкие завихрения выливались в заголовки передовиц. Люди читали те новости, которые хотели читать, и каждый соответствующим образом выстраивал свой собственный бардак из скандалов и пустяков истории. В одном лишь Нью-Йорке по самым грубым оценкам насчитывалось около пяти миллионов различных бардаков. И один Бог знал, что творилось в умах кабинетных министров, президентов и госслужащих в разных столицах мира. Несомненно одно — их личные версии истории выливались в действие, как это обычно происходит, если превалирует нормальное распределение типов.

Стенсил выпадал из этой модели. Чиновник без рейтинга, архитектор-по-необходимости интриг и томных вздохов вдвоем, — ему следовало бы пойти по стопам отца и стать человеком действия. Но вместо этого он проводил дни в неком прозябании — беседовал с Айгенвэлью и ждал, когда Паола, раскрывшись, займет свое место в этом грандиозном готическом нагромождении догадок, создаваемых им с таким трудом. Конечно, у него были свои «наводки», но сейчас он следовал по ним апатично и почти незаинтересованно, будто имел дела поважнее. В чем, однако, заключалась его миссия, представлялось ему не более ясным, чем конечная форма его В.-конструкции, даже не более ясным, чем то — почему, собственно, он начал считать преследование В. первоочередной задачей. Стенсил мог лишь чувствовать ("инстинктивно", как он это называл) — какая информация может оказаться полезной, а какая — нет, и что наводку можно отбросить, если след, сделав петлю, возвращался на прежнее место. Естественно, когда находились объекты, равные по интеллекту самому Стенсилу, то ни об инстинктах не могло быть и речи: одержимость есть одержимость, но как и в каком месте она была приобретена? Если бы только Стенсил не был дитятей века и чем-то не существующим в природе, как он сам настаивал! С точки зрения завсегдатаев "Ржавой ложки", он — нормальный современный человеком, занятым поисками индивидуальности. В Команде уже твердо решили, что именно это и есть его Проблема. Но беда именно в том и заключалась, что индивидуальностей у Стенсила было хоть отбавляй, и они присутствовали в нем одновременно. Он это именно Тот Кто Ищет В. (включая любые перевоплощения, которые могут для этого потребоваться), но она являлась его индивидуальностью не в большей степени, чем дантист по душам Айгенвэлью или любой другой из членов Команды.