V.

— Глупо! — закричал Макклинтик, — Боже, как это глупо! — Ему просто нужно было покричать, а повод не важен. И это не значит, будто он не верит в телепатические озарения.

— Что тут говорить, — сказала она немного погодя. Под кроватью тикающей миной лежал чемодан.

Когда же возник этот вопрос: иметь ее или потерять?

Пьяные Харизма и Фу ворвались в комнату, распевая песни из британских водевилей. С ними был сенбернар — они подобрали его на улице больного, с текущей изо рта слюной. Тем августом вечера стояли жаркие.

— О Боже! — сказал Профейн в телефонную трубку. — Снова буйные ребята?

Через открытую дверь был виден храпевший и потевший на кровати странствующий автогонщик по имени Мюррей Сейбл. Лежавшая рядом девушка отодвинулась от него. Перевернувшись на спину, она заговорила во сне. Внизу, сидя на капоте «Линкольна» 1956 года, кто-то напевал:

Послушай!

Мне нужна юная кровь

Пить ее, полоскать ею горло, зубы.

Эй, юная кровь! Что готовит нам ночь…

Время вурдалаков — август.

На другом конце провода Рэйчел поцеловала трубку. Как можно целовать предметы? Пошатываясь, собака прошла на кухню и со звоном упала среди двухсот или около того пустых пивных бутылок Харизмы. Харизма все пел.

— Я нашел ведерко! — закричал Фу из кухни. — Эй!

— Палесни-ка туда пивка! — Харизма, все тот же кокни.

— Похоже, он совсем плох.

— Пиво подойдет ему в кайф. Для опохмелки. — Харизма засмеялся. Через минуту к нему присоединился Фу, захлебываясь, истерично — сто гейш разом.

— Жарко, — сказала Рэйчел.

— Скоро станет прохладней. Рэйчел… — но они забыли об очередности его "я хочу" и ее «пожалуйста» столкнулись где-то на полпути под землей, достигнув их ушей в основном в виде шума. Оба замолчали. В комнате было темно: за окном — на том берегу Гудзона над Нью-Джерси — шныряли зарницы.

Вскоре Мюррей Сэйбл перестал храпеть, девушка умолкла, на мгновение наступила тишина, только собачье пиво с плеском лилось в ведерко и раздавалось еле слышное шипение. Надувной матрас, на котором спал Профейн, слегка пропускал воздух. Раз в неделю Профейн подкачивал его велосипедным насосом, лежавшим в шкафу у Винсома.

— Ты что-то сказала?

— Нет…

— Ладно, но что же происходит под землей? Интересно, воспринимаемся ли мы на другом конце провода такими, как мы есть на самом деле?

— Под городом что-то есть, — согласилась она.

Аллигаторы, слабоумные священники, бродяги в подземке. Он думал о той ночи, когда она позвонила ему на норфолкскую автобусную станцию. Кто подслушивал тогда? Действительно ли она хотела, чтобы он вернулся, или, может, то были забавы троллей?

— Мне пора спать. Завтра во вторую смену. Позвонишь в двенадцать?

— Конечно.

— У меня сломался будильник.

— Шлемиль. Они тебя ненавидят.

— Они объявили мне войну, — сказал Профейн.

Войны начинаются в августе. Такая традиция существует у нас — в умеренной полосе, в двадцатом веке. В августе не обязательно летнем, а войны — не только политические.

Телефон с повешенной трубкой выглядел зловеще, словно заговорщик. Профейн бухнулся на надувной матрас. На кухне сенбернар стал лакать пиво.

— Эй, никак он блевать собрался?

Собака блевала громко и ужасно. Из дальней комнаты примчался Винсом.

— Я сломал твой будильник, — сказал в матрас Профейн.

— Что-что? — не понял Винсом. Рядом с Мюрреем Сейблом раздался сонный девичий голос, говоривший на языке, неизвестном бодрствующему миру. "Где вы, ребята, были?" Винсом побежал к кофеварке, в последний момент засеменил ногами, запрыгнул на нее и уселся сверху, пальцами ног манипулируя краниками. Ему открывался прямой вид на кухню. "О-о-х,"- прохрипел он, словно ему в спину всадили нож. — "O mi casa, su casa, ребята. Где вы были?"

Харизма с опущенной головой топтался в зеленоватой лужице блевотины. Сенбернар спал среди пустых бутылок. "Где же еще?" — сказал Харизма.

— Резвились на улице, — сообщил Фу. Собака заскулила на влажные кошмарные силуэты.

В августе 1956 года резвиться было любимым времяпрепровождением Больной Команды — хоть в помещении, хоть на свежем воздухе. Нередко их забавы принимали форму игры в йо-йо. Хотя, вероятно, и не будучи вдохновленной странствованиями Профейна вдоль восточного побережья, Команда предприняла нечто подобное в масштабах города. Правило: ты должен быть неподдельно пьян. Некоторые из населявшей «Ложку» театральной публики достигали в йо-йо фантастических рекордов, впоследствии аннулированных, когда выяснилось, что «рекордсмены» с самого начала были трезвы как стеклышко. Свин презрительно называл их "квартердечными пьяницами". Правило: при каждом прохождении трассы ты должен просыпаться по крайней мере единожды. Иначе с тем же успехом ты мог дрыхнуть на станционной скамейке. Правило: выбранная линия подземки должна соединять окраины с центром — ведь именно таким маршрутом следует йо-йо. На заре изобретения игры некоторые фальшивые «чемпионы» стыдливо признавались, что набирали очки на автобусе-экспрессе, ходившем по Сорок второй улице, и теперь, в кругах йо-йо, это расценивалось как скандал.