V.

— Итак, что у нас получается? В молодости я верил в социальный прогресс, поскольку видел шансы для прогресса личного. Сейчас, когда мне шестьдесят, в конце жизненного пути, я не вижу для себя ничего, кроме тупика, и — ты прав — для общества тоже. Но предположим, Сидней Стенсил не менялся, предположим, мир между 1859 и 1919 годами подцепил некую болезнь, и никто не удосужился поставить диагноз — симптомы были выражены слишком слабо, сливались с историческими событиями, но вместе с тем неуклонно прогрессировали. Всякий раз, каждую последнюю войну люди воспринимают, как новую редкую болезнь, которая теперь излечена и побеждена навсегда.

— Разве старость — болезнь? — спросил Мехемет. — Тело теряет активность, машины изнашиваются, планеты вихляют и идут на мертвую петлю, солнце и звезды оплывают и гаснут. Зачем говорить «болезнь»? Чтобы принизить старость и говорить о ней со спокойной душой?

— Затем, что все мы красим борт какой-нибудь «Пери». Мы называем ее обществом. Новый слой краски, неужели ты не понимаешь? «Пери» не может менять цвет, подобно хамелеону.

— Оспины не имеют никакого отношения к смерти. Новая кожа, новый слой краски.

— Конечно, — сказал Стенсил, думая о чем-то другом, — конечно, любой из нас предпочел бы умереть от старости…

Армагеддон унесся прочь, уцелевшие профессионалы не получили ни благословления, ни дара языков. Несмотря на все попытки прервать свою карьеру, костлявая старушка Земля и не думает спешить на тот свет; в конце концов она помрет от старости.

Потом Мехемет рассказывал ему о Маре.

— Твоя очередная женщина?

— Ха! В самом деле. «Мара» по-мальтийски значит «женщина».

— Так я и думал.

— Если тебя интересует слово, это — дух, обреченный жить на Шагрит Меввийа. Населенная равнина — полуостров, на оконечности которого стоит Валетта, — ее удел. Она выхаживала потерпевшего кораблекрушение святого Павла, как Навсикая — Одиссея, она учила любви всех пришельцев от финикийцев до французов. Возможно, даже англичан, хотя после Наполеона эта легенда не пользуется былым уважением. По всем сведениям, она — абсолютно историческая фигура, как святая Агата, одна из второстепенных мальтийских святых.

Великая Осада была позднее моей эпохи, но одна из легенд гласит, что когда-то Мара могла появиться в любой части острова и моря — вплоть до богатых рыбой отмелей у Лампедузы. С тех пор флотилии рыбачьих лодок всегда ложатся там в дрейф стручком рожкового дерева — это ее символ. В начале твоего 1565 года каперы Джиу и Ромегас захватили турецкий галеон главного евнуха императорского гарема. В отместку корсар Драгут схватил Мару в Лампедузе и повез ее в Константинополь. Когда корабль пересек невидимый круг с центром в Шагрит Меввийа и Лампедузой на окружности, она впала в странный транс, из которого ее не могли вывести ни ласки, ни пытки. В конце концов турки, потерявшие ростру в столкновении с сицилийской рагузой, привязали Мару к бушприту; так она и вступила в Константинополь — живой носовой фигурой. На подходе к городу — к желтому с серовато-коричневым под ясным небом городу — все услышали, как она пробудилась и закричала: "Лейл, хекк икун". Да будет ночь! Турки думали, она бредит. Или ослепла.

Ее привели в сераль к султану. Надо сказать, она никогда не изображалась писаной красавицей. Ее можно увидеть в образе нескольких богинь. Маска — одна из отличительных черт. Но вот что любопытно: в росписи, на глиняной посуде, на фризах или в виде изваяния — не важно — она всегда высокая, стройная, маленькие груди, без живота. Мара не меняется вне зависимости от моды на женщин. Слегка выпуклый профиль, небольшие, широко посаженные глаза. Не из тех, на кого обернешься на улице. Но она учила любви. Ученикам — тем надлежало быть красивыми.

Она понравилась султану. Возможно, специально постаралась. Так или иначе, к тому времени, когда Ла Валлетт перегородил железной цепью речку между Сенглеа и Св. Анджело, отравил коноплей с мышьяком источники на равнине Марса, ее сделали наложницей. Оказавшись в гареме, она продолжала свой бунт. Ей всегда приписывали умение колдовать. Может, к этому имел отношение стручок рожкового дерева — ее часто изображают с ним в руке. Как жезл или скипетр. Не исключено, что Мара это богиня плодородия — я не будоражу ваши англо-саксонские нервы? — хотя она божество необычное, гермафродитное.

Довольно скоро — через пару недель — султан заметил некоторую холодность в своих ночных подругах, нежелание, бездарность. И перемену в евнухах. Чуть ли — как бы это сказать — не плохо скрываемое самодовольство. Но он ничего не смог выяснить, и потому, подобно большинству безрассудных мужчин, приказал пытать некоторых наложниц и евнухов. Все настаивали на своей невиновности и до самого конца испытывали искренний страх, пока не испускали дух, проткнутые железным прутом или со свернутой шеей. Несмотря на это, положение усугублялось. Соглядатаи сообщали, что застенчивые наложницы, которые прежде, потупив взор, по-женски семенили, стреноженные тонкой цепочкой, теперь улыбаются и флиртуют со всеми евнухами подряд, а евнухи — о ужас! — им отвечают. Оставшись одни, жены с яростными ласками набрасываются друг на друга, а иногда бесстыдно занимаются любовью на глазах потрясенных соглядатаев.