V.

— Что она думает, — спросил однажды Стенсил с несвойственной ему опрометчивостью, — по поводу вашего занятия?

— Она скоро станет матерью, — мрачно ответил Майстраль. — Это — все ее думы и чувства. Вы же знаете, что значит быть матерью на этом острове.

Мальчишеский романтизм Стенсила ухватился за новую идею: а вдруг ночные встречи Майстраля на вилле Саммут объяснялись не только профессиональными соображениями? Он было решил просить Майстраля пошпионить за Вероникой Манганезе; но Демивольт, голос рассудка, возражал.

— Не суетись. У нас есть свой человек на вилле, старьевщик Дупиро, он самым натуральным образом влюблен в кухарку.

Если бы доки были единственным рассадником потенциальных неприятностей, Стенсил, возможно, тоже впал бы в поразивший докеров ступор. Но другой его осведомитель, отец Лайнус Фэринг из Общества Иисуса, чей вопиющий глас в разгар массового ноябрьского веселья привел в движение эмоциональные и интуитивные рычаги, храповики, собачки и повел Стенсила через континент и океан по причинам веским, но до сих пор ему не понятным, — этот иезуит видел и слышал (а, возможно, и делал) такое, что Стенсил постоянно пребывал в более или менее угнетенном состоянии.

— Я иезуит, — говорил священник, — и конечно, у меня есть определенные взгляды… мы не претендуем на тайное руководство миром, Стенсил. У нас нет ни шпионской сети, ни политштаба в Ватикане. — О, Стенсил был достаточно непредубежден! Правда, воспитание не позволяло ему переступить через англиканскую подозрительность в отношении Общества Иисуса. Но он возражал против отклонений Фэринга, против дымки политических взглядов, которая могла затуманить предполагаемую непредвзятость доносов. При первой их встрече вскоре после вылазки за город на виллу Вероники Манганезе — у него сложилось неблагоприятное впечатление. Фэринг пытался быть общительным и даже — Бог мой! — торговаться. Он напомнил Стенсилу некоторых англо-индийских чиновников — специалистов, вроде, неплохих, если бы не одно «но». "Нас дискриминируют, — казалось, жалуются они, — нас ни во что не ставят ни белые, ни азиаты. Хорошо, мы до конца сыграем ту ложную роль, которую приписывает нам распространенный предрассудок." Сколько Стенсилу пришлось выслушать умышленных выпячиваний акцента, бестактностей, застольных грубостей, которые касались одного — оплаты!

Таков и Фэринг. "Все мы здесь шпионы", — выбранный им лейтмотив. Стенсила интересовала лишь информация. Он не собирался допускать в Ситуацию личностное начало; это привело бы к беспорядку в связях. Фэринг скоро понял, что Стенсил все же не анти-папист, и перешел от этой наглой формы честности к еще менее сносному поведению. "Вот, — говорил он всем своим видом, — вот шпион, поднявшийся над политическим хаосом времени. Вот Макиавелли на дыбе, озабоченный не столько оперативностью, сколько идеей." Соответственно, в его еженедельные отчеты вползал туман субъективности.

— Любой отход в сторону анархии — антихристианство, — возразил он однажды, так уболтав Стенсила, что тот даже принял его теорию параклетианской политики. — Церковь наконец вступила в пору зрелости. Подобно юноше, перешла она от беспорядочности к власти. Вы отстали без малого на два тысячелетия.

Старая дама в попытках скрыть пылкую юность? Гм!

На самом деле, Фэринг был идеальным информатором. На католическом острове положение Отца обеспечивало ему достаточный приток информации через окошко исповедальни, чтобы прояснить (по крайней мере) их представления о всех местных группах недовольных. Стенсила не очень устраивало качество отчетов Фэринга, но с количеством все было в порядке. Что же побудило его пожаловаться Манго Шивзу? Чего боится этот человек?

Здесь ведь — не просто любовь к политиканству и интригам. Если он действительно верит во власть Церкви и ее организаций, то, возможно, уединение в условиях потрясшей остальную часть Старого света отмены состояния мира, четырехлетний карантин — это могло привести его к вере в Мальту как в некий заколдованный круг, стабильное царство покоя.

А потом, с внезапным и всеобщим объявлением Перемирия — к маниакальной подозрительности в отношении прихожан, якобы готовящих переворот… несомненно.

Он боится Параклита. Его вполне устраивает возмужавший Сын.

Фэринг, Майстраль, загадка безобразного лица над фонарем. Это занимало Стенсила большую половину марта. Пока однажды днем, придя в церковь немного раньше назначенного времени, он не увидел выходившую из исповедальни Веронику Манганезе: голова опущена, лица не разглядеть — как и тогда, на Страда Стретта. Она опустилась на колени у ограждения алтаря и стала покаянно молиться. Стенсил полуприсел недалеко от входа, опершись руками на спинку скамьи. С виду правоверная католичка; и эта связь с Майстралем; и в этом всем ничего подозрительного. Но при наличии (он вообразил) десятков отцов-исповедников в одной только Валетте придти именно к Фэрингу! Никогда еще Стенсил не склонялся так к суеверию. Одно за другим события выстраивались в зловещую картину.