V.

Каждые полчаса появлялся Мекнес и начинал обзываться. Если в пределах слышимости никого не оказывалось, то они принимались осыпать друг друга оскорблениями — как грубыми, так и остроумными, — следуя левантийскому способу прослеживать родословную оппонента, экспромтом создавая с каждым последующим шагом, или поколением, все более невероятный и причудливый мезальянс.

Граф Хевенгюллер-Метш — австрийский консул — большую часть времени проводил в компании своего русского двойника — мсье де Вилльера. Юзеф не переставал удивляться — как два человека могут вот так весело общаться, а назавтра стать врагами? А может, они и вчера были врагами. Он решил, что госслужащие к людям не относятся.

Юзеф потряс пуншевым черпаком вслед удаляющемуся Мекнесу. В самом деле, госслужащий. Да и сам Юзеф — кто он, если не чинуша, слуга общественному благу? Был ли он человеком? Конечно, был, но до того, как принял теорию политического нигилизма. Ну а как просто слуга, здесь, сегодня, для «них»? Нет, он с тем же успехом мог бы быть штукатуркой на стене.

— Но все изменится, — мрачно усмехнулся он и вскоре опять погрузился в мечты о шариках.

У основания лестницы сидела эта девушка — Виктория. Она находилась в центре любопытной сцены. Рядом сидел круглолицый блондин, чей вечерний костюм сморщился под дождем. Лицом к ним в вершинах плоского равнобедренного треугольника стояли седой мужчина, который называл ее по имени, девочка лет одиннадцати в белом бесформенном чепчике и еще один человек с обгоревшим на солнце лицом. Юзеф слышал лишь голос Виктории:

— Моя сестра очень любит всякие камни и ископаемые, мистер Гудфеллоу. Светловолосая голова рядом с ней отвесила вежливый поклон. — Покажи им, Милдред.

Девочка извлекла из ридикюля камень, повернулась и протянула его сначала Виктории, а потом — краснолицему. Последний, казалось, смутился и сделал шаг назад. Юзеф подумал, что если этот человек и покраснел от смущения, то все равно никто не заметил. Еще пара слов, и краснолицый, оставив компанию, вприпрыжку побежал вверх по лестнице.

Он показал Юзефу пять пальцев: — Khamseh.

Пока Юзеф был занят наполнением чашек, кто-то приблизился сзади к англичанину и легко коснулся его плеча. Англичанин повернулся, сжав кулаки и заняв позицию для отражения удара. Брови Юзефа приподнялись на долю дюйма. Еще один уличный драчун. В ком он в последний раз встречал проявление похожих рефлексов? Возможно, в Тьюфике — восемнадцатилетнем убийце и подмастерье кладбищенского резчика.

Но этому-то уже лет сорок или сорок пять. Ни один человек, — рассуждал Юзеф, — не может так долго сохранять форму, если только того не требует профессия. Но какая профессия может совмещать в себе талант к убийствам и присутствие на приеме в консульстве? Австрийском к тому же.

Англичанин разжал кулаки и любезно кивнул.

— Хорошенькая девушка, — сказал подошедший. На нем были очки с синими стеклами и накладной нос.

Англичанин с улыбкой повернулся, взял свои пять чашек пунша и пошел вниз по лестнице. На второй ступеньке он споткнулся, упал и продолжил путь, кувыркаясь и подпрыгивая. За ним следовал звук разбитого стекла и брызги шабли. Юзеф заметил, что упавший умел правильно справляться с падениями. Другой уличный драчун рассмеялся, чтобы развеять общее смущение.

— Я видел, как один малый в мюзик-холле свалился точно так же, — громко сказал он. — У тебя, Порпентайн, получается гораздо лучше. Нет, правда.

Порпентайн извлек сигарету и закурил, оставаясь лежать на месте.

На антресолях человек в синих очках лукаво выглянул из-за колонны, снял нос, спрятал его в карман и исчез.

Странное сборище. И это еще не все, — предположил Юзеф. Связано ли это с Китченером и Маршаном? Наверняка. Но… Его размышления были прерваны Мекнесом, который вернулся, чтобы описать прабабку и прапрапрапрадеда Юзефа соответственно как сифилитичную слониху и одноногого пса-дворнягу, жравшего ослиные экскременты.

III

В ресторане Финка царило спокойствие: несколько англичан и немцев самые прижимистые из туристов, а, значит, и нечего к ним подсаживаться. Они рассредоточились по залу и громко разговаривали, — для полудня на площади Мохаммеда Али было сравнительно шумно.

Максвелл Раули-Багг — завитые волосы, подкрученные усы и аккуратнейшая до последней ниточки и мельчайшей складочки верхняя одежда — сидел в углу спиной к стене, начиная чувствовать первые панические колики, пританцовывавшие в животе. Ведь под ухоженной оболочкой кожи, волос и ткани скрывались серые дырявые подштанники и сердце разгильдяя. Старина Макс вел жизнь перелетной пташки и за душой не имел ни гроша.