V.

Профейн потерял счет барам, куда они заходили. Он напился. Худшим из его воспоминаний была сцена, когда они вдвоем с Финой стояли в телефонной будке и обсуждали тему любви. Профейн не помнил, что он ей тогда наплел. Еще ему пришло на память, как между этим разговором и моментом пробуждения — он проснулся в Юнион Сквер на закате, почти ослепший от жуткого похмелья и накрытый одеялом из замерзших голубей, походивших на стервятников, — у Анхеля и Джеронимо случились неприятности с полицией, когда они пытались под пальто вынести по частям унитаз из туалета в баре на Второй авеню.

Следующие несколько дней Профейн делил свои сутки наоборот, по разумению шлемиля: рабочее время он расценивал как избавление, а время, когда возникала вероятность встречи с Финой — как огромный и притом неоплачиваемый каторжный труд.

Что же он такое наговорил в телефонной будке? Этот вопрос встречал его в конце каждой смены, днем и ночью, наплывая сверху, словно грязный туман, парящий над люками, из которых он вылезал. Почти весь тот день беспробудного пьянства под февральским солнцем Профейн провел в беспамятстве. Он не собирался расспрашивать Фину о том, что же между ними тогда произошло. Оба чувствовали смущение, будто переспали друг с другом.

— Бенито, — сказала она однажды вечером. — Почему мы никогда не разговариваем?

— Разве? — откликнулся Профейн, который смотрел по телевизору фильм с Рэндольфом Скоттом. — Почему, я разговариваю с тобой.

— Конечно. "Хорошенькое платье". "Не хочешь ли еще кофе?" "Я убил сегодня очередного кокодрило". Ты же понимаешь, что я имею в виду.

Он понимал, что она имеет в виду. Вот — Рэндольф Скотт. Спокойный, невозмутимый, раскрывающий варежку только когда нужно и говорящий лишь правильные вещи — никаких случайных или косноязычных фраз; а по другую сторону фосфоресцирующего экрана сидит Профейн, который знает, что одно неправильное слово может плотнее, чем хотелось бы, приблизить его к уровню улицы, и словарь которого состоит сплошь из неправильных слов.

— Почему бы нам не сходить в кино или куда-нибудь еще? — спросила она.

— Так вот же, — ответил он, — идет неплохой фильм. Тот полицейский это Рэндольф Скотт, а вон тот шериф — вон он идет — подкуплен бандитами и целыми днями напролет играет в фан-тан с живущей на холме вдовушкой.

Фине стало грустно, и она вышла, надув губы.

Почему? Почему она ведет себя с ним как с человеком? Почему он не может быть просто объектом милосердия? Чего Фина добивается? Чего она хочет? впрочем, это — глупый вопрос. Она — беспокойная девушка, эта Хосефина, пылкая и будоражащая все мужские соки, готовая кончить хоть в самолете, хоть где угодно.

Но все-таки Профейну было любопытно, и он решил спросить у Анхеля.

— Откуда я знаю? — ответил Анхель. — Это — ее дело. В своей конторе она не любит никого. Она говорит, что все они — maricon. Кроме босса, мистера Винсома, но у него есть жена, и поэтому он не в счет.

— А чего она хочет? — спросил Профейн. — Сделать карьеру? Что думает об этом твоя мать?

— Моя мать думает, что все должны обзавестись семьями — я, Фина, Джеронимо. Скоро она и тебя прихватит за задницу. Фина никого не хочет. Ни тебя, ни Джеронимо, ни Плейбоев. Не хочет. Никто не знает, чего она хочет.

— Плейбои? — переспросил Профейн. — Чего это такое?

Выяснилось, что Фина — духовная наставница этой банды, нечто вроде командира скаутов. В школе она узнала о святой по имени Жанна д'Арк, которая занималась тем же самым в армии, где солдаты были не менее желтороты и неумелы в междоусобных стычках.

— Мне кажется, Плейбои, — сказал Анхель, — это почти то же самое.

Профейн понял, что лучше не спрашивать — утешает ли она их и в сексуальном плане. Он не имел права на такой вопрос и сознавал, что это просто разновидность милосердия. Мать войска, — полагал он, не зная ничего о женщинах, — безопасная разновидность того, чем, возможно, хотела бы стать каждая девушка, — полковой шлюхи. С одним преимуществом: не Фина следует за лагерем, а лагерь за ней. Сколько их, этих Плейбоев? — Никто не знает, ответил Анхель. — Может, сотни. Они все без ума от Фины, в духовном смысле. Взамен она дарит им милость и утешение, и больше ей ничего не нужно. Ее пьянит одна эта мысль.

Плейбои представляли собой на удивление хилую команду. Большинство из них занимались наемным бандитизмом и жили по соседству с Финой, но, в отличие от других банд, не обзавелись собственной сферой влияния. Они распространялись по всему городу и, не имея общей географической или культурной базы, предоставляли свои арсеналы и боевую удаль в распоряжение любой заинтересованной стороны. Комитету по делам молодежи никогда не удавалось их сосчитать: они вездесущи, но, как отметил Анхель, желтороты. Иметь их на своей стороне — преимущество, скорее, психологическое. Они тщательно пестуют свой зловещий имидж: угольно-черные вельветовые куртки, название клана на спине, написанное мелким и редким кроваво-красным шрифтом; лица — бледные и бездушные, как обратная сторона ночи (где, возможно, они и обитают: вы идете по улице, и вдруг они появляются на противоположной стороне — сначала идут параллельно вам, а потом так же неожиданно исчезают словно за невидимым занавесом); крадущаяся походка, голодный взгляд и дико искривленная линия рта.