Зимняя сказка

– Кстати говоря, ты мог бы поселиться у меня в квартире, – сказал Хардести, собиравшийся жить отныне у Вирджинии.

Недолго думая Эсбери согласился с этим предложением, решив, что в его ситуации не воспользоваться им было бы просто глупо.

Они причалили к пристани на Мортон-стрит, и Хардести тут же бросился на берег. Он долго стоял перед дверью Вирджинии, прислушиваясь к доносившимся из-за нее звукам: журчанию воды, лепету младенца, стуку ножа о разделочную доску, пению Вирджинии.

Хардести поднялся на чердак и перебрался оттуда на крышу конюшни местного полицейского управления, откуда он мог заглянуть в ее окна. От реки, находившейся за несколькими рядами домов, веяло прохладой. Огромное дерево, шелестевшее свежей листвой, вздыхало и трепетало при каждом появлении Вирджинии в светлом створе окна спальни. На смуглой от загара Вирджинии было белое платьице с расшитым фиолетовыми узорами воротником. Стоило Хардести переступить с ноги на ногу, как почувствовавшие его присутствие кони тихонько заржали. Он не видел окна кухни, но слышал голос Вирджинии. Та читала Мартину какую-то книгу:

– «Не далее как вчера сюда прибыло судно, носящее имя «Амстердамский герб», вышедшее из Новых Нидерландов по реке Мавритус двадцать третьего сентября…»

Оставаясь с Мартином, она часто читала вслух, поскольку в противном случае ему было бы непонятно ее таинственное молчание в те минуты, когда она сидела, уставившись в испещренные непонятными значками раскрытые предметы, называемые книгами. Он очень любил слушать свою мать и то и дело пытался сообщить ей в ответ нечто не менее важное. Поскольку Вирджиния никоим образом не желала монополизировать разговор, она нередко откладывала книгу в сторону и обращалась к нему с вопросами типа: «Мартин, а что думаешь об этом ты?»

Он на какое-то время замолкал, будто собирался с мыслями, после чего начинал крутить головой, возбужденно повторяя что-нибудь вроде «Тавья! Тавья!» или «Яма! Яма!» Вирджиния тут же подхватывала Мартина на руки и начинала целовать его со словами «да-да, так оно и есть!»

Удивленно посмотрев на неведомо чем взволнованного ребенка, она продолжила чтение.

– «Они сообщили, что наши соотечественники, всегда отличавшиеся своей отвагой, живут достаточно мирно и там. Они купили у местных дикарей остров Манахатта всего за шестьдесят гульденов».

С этими словами она повернулась к окну. Он ясно видел ее красивое и бесконечно печальное лицо. Повесив голову, она прикрыла глаза пальцами левой руки. Хардести напряженно замер. Она всегда говорила ему, что хочет жить в этом городе, и просила его не спешить с поисками.

– Такие люди, как Буасси д'Англе, – говорила ему она, – постоянно чего-то ищут, но никогда ничего не находят. Верующий человек привык ждать, исполняя при этом свой долг. То, к чему он стремится, когда-нибудь обязательно произойдет. Если не с ним самим, то с его детьми или с детьми его детей.

Эта красивая женщина в простеньком белом платьице казалась Хардести олицетворением пробуждающегося города. Впрочем, теперь это не имело никакого значения. Он любил бы ее, будь это и не так.

Для того чтобы попасть к ней в дом, ему достаточно было взобраться по лестнице, перебраться на чердак и спуститься к ее двери. Стоило ему покинуть крышу конюшни, как кони заржали вновь. С парапета крыши он увидел залитый огнями город, который казался ему похожим на охваченную пожаром степь.

«Запомни эту теплую ночь, – говорил он себе, взбираясь на крышу. – Эту ночь и эти изменчивые огни, похожие на души тех, о ком мы продолжаем хранить память…»

Услышав знакомые шаги, Вирджиния выглянула в окно и затаила дыхание. Хардести постучал в дверь, и в тот же момент Мартин громко заверещал:

– Тавья! Тавья! Тавья!

Хелл-Гейт

С середины сентября и до конца июня Кристиана Фрайбург едва ли не каждое утро выходила из старенького отеля, которым владел ее отец, и какое-то время неподвижно стояла на верхних ступеньках высокой лестницы, привыкая к яркому свету, заливавшему граничившие с морем картофельные поля и пастбища. Поскольку волны порой перехлестывали через дюны и заливали берег, отель стоял на высоких – в полтора этажа высотой – каменных быках. За дюнами лениво плескался океан, а на востоке виднелись покрытые редким лесом песчаные холмы. Обведя их взглядом и прислушавшись к шуму волн и посвистыванию ветра, она надевала на плечи свой школьный рюкзак, подбирала юбку и, спустившись с лестницы, шла в направлении северного леса. Для того чтобы попасть в школу, ей нужно было пройти пять миль полем, на котором стояли палатки эмигрантов, и лесом, где обитали не только самые разнообразные птицы, но и олени,. кролики, лисы, ласки и кабаны, носившиеся по подлеску подобно солдатам, участвующим в тактических маневрах.