Зимняя сказка

– Я знаю, – ответил Гарри Пенн, довольно усмехнувшись.

– Мне всегда казалось, что я вас понимаю, – ошарашенно пробормотал Прегер.

– Ты никогда не мог этим похвастаться, – ответил Гарри Пенн. – И в этом смысле ты не исключение. И все же мне не хотелось бы отпускать тебя… Почему бы тебе самому не встретиться с Джексоном Мидом?

– Только не говорите, что для этого мне придется отрезать себе правую руку.

– Я этого не скажу. Вот только принесет ли тебе эта встреча пользу?

– Господин Пени, вы, наверное, знаете, что еще до знакомства с Джессикой я был помолвлен с женщиной, родители которой, желая обратить меня в свою веру, хотели, чтобы я обязательно побеседовал с каким-то иезуитом. Женитьба расстроилась сама собой, однако я успел познакомиться с этим иезуитом, который через какое-то время стал раввином.

– Ты полагаешь, что после знакомства с тобой Джексон Мид тоже станет раввином?

– Кто знает…

– Не забудь пригласить на встречу Хардести и Вирджинию!

– Зачем?

– Джексона Мида будут сопровождать Мутфаул и господин Були. В этом случае на их стороне не будет численного преимущества.

Ранним утром они вошли в музей через ту же дверь в цокольной стене и уже в следующее мгновение пожимали руку сияющему Сесилу Мейчеру, представившемуся господином Сесилом Були. Он был одет в средневековый пажеский мундир и в китайскую шляпу, которая как нельзя лучше подходила к его узким глазам, похожим на амбразуры.

В половине пятого в музее не было даже охранников, и тем не менее в нем звучала музыка, исполнявшаяся дюжиной музыкантов, которых они увидели с балкона, выходившего на погруженный в тень атриум. Они прошли по длинной анфиладе пышных залов и оказались в Новом зале с его светлосерыми сводами, напоминавшими своим цветом мартовское небо. Джексон Мид работал за длинным столом, находившимся в самом центре зала, в окружении полудюжины мольбертов с картинами. Мутфаул в китайской шляпе молился на коленях перед большим полотном, изображавшим вознесение святого Стефана. Святой поднимался над землей, и его худые ноги с усилием тянулись за ним, преодолевая сопротивление плотного как водяной поток воздуха. Он казался младенцем, поднятым к небу отцовскими руками. Его одежды развевались ветром, а взгляд был устремлен к свету, льющемуся на полотно с невидимой высоты. Внизу же солнечные лучи освещали трепетные птичьи стаи и далекие горные цепи, издали похожие на застывшие табуны диких коней. Реки низвергались с гор каскадами, и там где вода не успевала заполнить русло, виднелись рыбы, ловящие воздух жабрами. Под святым Стефаном сияло кольцо золотого света, и на том месте, откуда он вознесся, дымилась зеленая трава лужайки. Закончив молитву, Мутфаул поднялся на ноги и, сняв с себя священническое облачение, положил его на стол. После того как гости опустились в кресла, стоявшие напротив Джексона Мида, Сесил принялся довольно расхаживать взад-вперед, загибая пальцы и что-то бормоча себе под нос.

Музыка смолкла. Прегер хотел уже было нарушить молчание, но тут Джексон Мид поднял руку в предупредительном жесте.

– Мне хотелось бы услышать и заключительный фрагмент. Вам знакома эта вещь?

– Это аллегро из третьего Бранденбургского концерта, – ответил Хардести.

– Все правильно, – продолжил Джексон Мид. – Это единственный Бранденбургский, в котором не звучат духовые инструменты. Откровенно говоря, мне не нравится их звучание. Будто монахи бегут темным коридором, пуская ветры. Все это средневековье, монастыри… Это было ужасно. Вот он! Вслушайтесь в эту музыку! Эта часть с ее темами и бесконечными повторами вызывает у меня образ хорошо отлаженной машины. Одни и те же ритмы и соотношения присущи планетам и галактикам, осцилляциям мелких частиц, биениям сердца, приливам, отливам и двигателям. Когда мы умираем, мы явственно слышим этот ритм, похожий на тарахтение лодочного мотора начала века. Эти же ритмы характерны для настоящей живописи и для языка сердца. Благодаря им при виде дедушкиных часов, прибоя или строго спланированных парков наши сердца наполняются радостью. И материя, и энергия бренны, вечны только их пропорции и ритмы. Когда мы слышим эту музыку, нам кажется, что ее создатель зримо присутствует рядом с нами.

Стоило музыке стихнуть, как Джексон Мид обратился к Сесилу Мейчеру.

– Господин Були, пожалуйста, передайте музыкантам, что они могут быть свободны до половины шестого.