Лунный парк

Отключиться часа на три я сумел, мне даже ничего не снилось, и теперь, прихромав в гостиную в одних трусах и белой футболке, забрызганной красным вином, я попытался улыбнуться, но и с улыбкой, и с последовавшим «Ну, как делишки?» попал впросак: Робби был спокоен, лицо Сары и вовсе ничего не выражало, пока оба не увидели мой синяк. Марта сразу заметила, что синяк поднимает неприятные вопросы – воздух вокруг детей задрожал воспоминаниями прошедшей ночи – и тут же стала рассказывать, как ночью вызвала такси из гостиницы и поехала на Эльсинор-лейн забрать свою машину (я запаниковал и едва удержался от вопроса, заходила ли она в дом и какого он теперь цвета), чтобы я сегодня мог воспользоваться «рейнджровером», и я поблагодарил ее. (Кроме того, она связалась с Розой и сообщила, что ее услуги не понадобятся, пока миссис Деннис не вернется из Торонто.) Я снова спросил детей, как дела. Робби пожал плечами и постарался искреннее улыбнуться, невольно отводя глаза от моего лица: «Да вроде все нормально». Сара, к счастью, совсем потерялась в медикаментозном тумане и возилась со свитером, который никак не хотел на нее налезать. Марта развезет детей по школам – что бы там ни случилось прошлой ночью, им нужно возвращаться к повседневности – и ближе к вечеру привезет обратно. Марта твердо заявила об этом, будто ожидая возражений, но поскольку так повелела Джейн, я уже никак не мог изменить этого решения. И Сара, и Робби хотели перед школой навестить Виктора, и Марта сказала, что можно. Меня устраивало, что детьми занялась Марта, потому что я был совершенно не в состоянии. Чем дольше они меня не видят, решил я, тем лучше для них. Когда все ушли, я набрался мужества взглянуть на себя в зеркало. Челюсть моя упала.

Закусочная «Дорси» в Пирсе располагалась возле шоссе на совершенно пустой, не считая прорвавших поверхность земли огромных эвкалиптов, равнине, которых, я был уверен, еще вчера там не росло. (По моим подсчетам, от того места, где я выбросил игрушку и где она убила лошадь, закусочную отделяло миль пять.) Гравиевая парковка машин на двенадцать перед небольшим строением закусочной в десять утра шестого ноября была пуста. Вдоль стеклянной стены выстроились всего шесть кабинок, и на одном из двенадцати сине-белых стульев, расставленных вдоль стойки, сидел единственный посетитель, пожилой мужчина в плаще, и читал местную газету. Я плюхнулся в самую дальнюю кабинку и заказал кофе, даже не раскрыв потертое меню, выложенное передо мной официанткой. Я был в темных очках и бейсбольной кепке, купленной в сувенирной лавке отеля, хлопковых штанах и забрызганной футболке под кожаным пиджаком «Кеннет Коул». Расцвеченная синяком скула болела, и с губой тоже надо было поосторожней, она могла в любую минуту лопнуть. Я был с похмелья, изранен и разбит и все жевал клонопин, надеясь, что поможет. Бросил взгляд на поле, потому что оно за мной наблюдало, и вдалеке заметил стога сена, а за стогами – ряд покачивающихся пальм.

На пустую парковку завернул бежевый микроавтобус и встал возле «рейнджровера». Появился Роберт Миллер – пузом вперед, – одетый в потертые джинсы, такую же куртку и бирюзовую футболку: крупный усатый мужчина за пятьдесят с длинными седеющими волосами, собранными на затылке в хвостик. Он устало взглянул на часы, отчего я инстинктивно сжал занемевшую кисть. В закусочную он вошел с блокнотом в руках, и сперва я не понял, кто это. Мужчина вроде бы узнал меня, но когда он, подтянув штаны, направился к моей кабинке, я внутренне задрожал. Подняв глаза, я увидел суровое лицо немолодого, много повидавшего человека.

– Вы мистер Эллис?

– Да.

– Я Роберт Миллер.

Я уставился на него.

Не уверенный, что его представление вызвало необходимую реакцию, он добавил:

– Вы писали мне посреди ночи? Мы с вами говорили по телефону?

– Да, конечно. – Я встал, пошатываясь, и протянул руку.

Он по-деловому пожал ее – рукопожатие его было твердым и шероховатым, совсем не как влажная, мягкая, податливая рука писателя, отпустив которую, он уселся в кабинку напротив. Спокойным жестом он подозвал официантку и заказал чашку кофе и стакан воды, после чего положил блокнот на стол. На листке были сведения обо мне: дата рождения, названия книг, адрес дома на Эльсинор-лейн.

Я притормозил, чтобы привести мысли в порядок. За пятнадцать минут езды до Пирса я вроде бы подготовился, мне казалось, что мы с писателем состряпали вполне связную историю, которая должна подвигнуть Миллера помочь мне. Но теперь, оказавшись с ним лицом к лицу, я смутился и стал запинаться, как только открыл рот. Я принялся спокойно и последовательно объяснять, что происходило в доме, но вскоре стал хвататься за подробности, а потом на меня обрушились все события прошедшей недели, и рассказ превратился в беспорядочное нагромождение деталей – Терби, надгробие, черная дыра на поле, мигающие огни, вторжение, самопереставляющаяся мебель, пепельные следы, мертвые животные, видеоприложение, ветер, мой отец, дом на Эльсинор-лейн, превращающийся в дом на Вэлли-Виста, – и с искаженным лицом я выдал путаную историю, разобраться в которой мог только я сам. Но Миллер, похоже, воспринял меня всерьез. Иногда он обращал особое внимание на какую-нибудь подробность и все время черкал в блокноте, и даже самые нелепые россказни не вызывали в нем неприятия. Лицо его ничего не выражало – как будто он под наркозом. Рубленую, абсурдную фабулу он воспринимал как должное. Где удивление? Где отпавшая челюсть? Но потом до меня дошло, что для Миллера, с его родом деятельности, это самое обычное утро. Я понял, что его поза – такая же норма, как и бессвязное бормотание напуганного клиента. Выговорившись, я не ощутил ни малейшего облегчения.