Поводок

– Ну и что ты думаешь об этом успехе? – спросил он. Голос его звучал устало и презрительно.

– Ты же знаешь, – подхватил я весело, – Лоранс захотелось побывать на Балтике; мы уехали в самый разгар успеха, а вернулись, когда уже все успокоилось. Наконец-то твой фильм идет широким экраном. – И, обратившись к П.Ж.С., добавил: – Для вас это, наверно, чертовски здорово.

– П.Ж.С. был бы, конечно, доволен, если бы не продал три четверти прав этим пройдохам! – сказал Ксавье. – К тому же своим диктатом они чуть было не загубили фильм на корню.

Поскольку и моя музыка входила составной частью в этот диктат, я потупил глаза и опять подъехал к П.Ж.С.:

– Во всяком случае, критика приняла Ксавье прекрасно, замечательно!

– Чего уж там, – все так же сардонически отпарировал Бонна, – если эти писуны разок проснутся на просмотре моего фильма, считай уже, что они потрудились на славу. Вообще невероятно! Вот подожди… сейчас припомню… Послушай, ну хотя бы это… «Между Любичем и Штернбергом»…^[8] «наконец-то сплав изящества и глубины» или… «сделать великий фильм на основе столь простого сюжета мог лишь выдающийся режиссер»… И это еще не все, нет, послушай-послушай… «Бонна сильно рисковал, поразительная удача». И это еще не все!

– Постой! Постой! – вклинился П.Ж.С. – Там есть один изумительный отзыв его коллеги… что-то насчет бритвы и облаков…

– Не вали все в одну кучу! – сурово отрезал Ксавье. – «Бонна не идет по стопам своих коллег, которые тащат нас в грязь или поднимают под облака, – он словно скользит по лезвию бритвы».

– Вот-вот, «по лезвию бритвы»! По-моему, это великолепно! К тому же это правда… невероятно, однако правда!

– Представляешь себе? – не унимался Бонна. – Я еще далеко не все цитирую.

Это была его манера зубоскалить; и все же в его глазах и голосе проскальзывали не насмешливые, а скорее счастливые искорки; мне трудно было представить, что столько высказываний о себе самом можно запомнить из одного лишь отвращения.

– Заметьте, – сказал П.Ж.С., – музыка существенно способствовала успеху фильма, это вне сомнения!

– Ты хочешь сказать, вне обсуждения! – подчеркнул Ксавье.

– Не будем преувеличивать! – откликнулся я. – Музыка… разумеется… но в конце концов…

К несчастью, я не мог процитировать ни одной рецензии. Пришлось строить из себя скромника; впрочем, в этой ситуации так было, пожалуй, лучше всего.

– Очень рад, что все так вышло, – заявил П.Ж.С.

– Я тоже, – сказал Ксавье таким тоном, что я невольно ждал завершения: «А кто бы мог подумать», – но не дождался. – Впрочем, я еще вчера говорил об этом Лоранс.

– Ты виделся вчера с Лоранс?

– Мы выпили с ней кофе. Она рассказала, что ты никак не поладишь со своим издателем, с этим кретином… как его?.. Ни-Гроша. Нужно подсуетиться, старик!

– Два миллиона так просто конторе не дарят! – прокомментировал П.Ж.С.

– Два миллиона? – Я посмотрел на него. – Мне представлялось… неужели два? Новыми?

– Два миллиона долларов. Деньги я считаю только в долларах, – высокомерно уточнил П.Ж.С., одернув свой новенький жилет.

– Вы хотите сказать… По моим подсчетам, Ни-Гроша мне должен приблизительно шестьсот… ну, шестьдесят миллионов старыми франками, насколько я понял…

– Сейчас он вам должен миллион долларов, или шестьсот миллионов в старых франках. И вы можете ожидать такие же поступления из Америки. Я вовсе не шучу, не шучу! – сказал П.Ж.С. – Я изучил ваши права у Вламинка, а он как импресарио чего-нибудь да стоит.

Я пялился на него, обалдев не столько от цифр (нулем больше, нулем меньше, – в этом случае мне уже не так было важно), сколько от его предупредительности.

– Вы изучили мои права у Вламинка? Очень мило…

П.Ж.С. стал пунцовым. Ксавье смерил его ледяным взглядом, но вдруг расхохотался открытым, дружеским и заразительным смехом – правда, особенно он им никогда не злоупотреблял.

– Ну что ж, Венсан, – сказал он, – поговорим серьезно. Я пригласил тебя на завтрак не для того, чтобы мы жонглировали здесь похвалами критиков.

Я едва сдержался, чтобы не заметить, кто именно жонглирует панегириками в свой адрес. Правда, если у меня ничего не вышло, так сам виноват: надо было тоже хоть что-нибудь выучить наизусть.

– И не для того, чтобы поставить тебя в известность о твоих финансовых возможностях, тем более что… Дело вот в чем. Ты читал критику? Так вот, тот, кого называют Любичем или Штернбергом наших дней, не может найти продюсера для своего будущего фильма.

---

8 Любич и Штернберг – голливудские режиссеры 30-х годов, прославившиеся своим новаторством. Эрнст Любич – в области фильмов-оперетт. Джозеф фон Штернберг открыл Марлен Дитрих. Не желал потворствовать коммерческим вкусам Голливуда, поэтому снимал мало.