Поводок

Однако сегодня, столкнувшись с Кориоланом у окошечка, к своему удивлению, услышал от него вопрос, на кого я ставлю; и почему-то он не разразился ироническими замечаниями, узнав, что на Сансеверину; только чуть приподнял брови и назначил свидание у первых трибун. Там я его спокойно и поджидал, пока собиралась публика и лошадей вели к старту. Был забег на 2100 метров, и сразу после старта диктор объявил, что лидирует Сансеверина. На этом мои надежды должны были бы, естественно, лопнуть: лидировать с начала до конца ни один скакун не в силах. И все-таки я ждал, как и все; скоро, очень скоро я услышал гудение, будто летел рой шершней, гул от топота лошадей, мчавшихся к последнему виражу. Ни с чем не сравнимый, он постепенно становился все громче, и толпа вторила ему, волнуясь и шумя, – все больше людей собиралось на лужайке возле финиша. Плотный, монолитный, он звучал все слитнее, взлетал к верхней точке, на которой последние двести метров держался, казалось, бесконечно, и в этот миг вдруг почудилось, будто толпа обезголосела, а лошади стоят на месте. Сразу вслед за этим движение и гул вспыхивали с новой силой, но расслаивались, дробились: тысячи глоток выкрикивали клички лошадей, уже не заглушая бешеного топота копыт, – тысячезевый крик дикой орды, варварская, устрашающая атака пробуждали память о допотопных временах; в этот миг трудно сказать, орет ли толпа от ужаса или от восторга. Я вытащил сигареты из кармана, пока перечисляли лидеров, и среди них по-прежнему была Сансеверина, но теперь уже она шла ноздря в ноздрю с фаворитом Пачули. Я меланхолично закурил, но сигарета выпала у меня из пальцев, когда диктор уточнил: «Кажется, Сансеверина отражает атаку Пачули!» На мгновение я закрыл глаза, как-то бестолково помолился и, прежде чем увидеть, услышал, как с чудовищным шумом, резким позвякиванием шпор и удил, со скрипом седел и глухой руганью жокеев забег мчится к финишу; открыл и увидел уже впереди, словно трепещущий штандарт, вихрь разноцветных курток над распластанными, сверкающими от пота, мускулистыми, такими голыми телами лошадей; и пока весь забег мчался мимо меня со звуком раздираемой ткани, пока, вспыхнув, затухал говор толпы у финиша, кто-то стал уже выкрикивать в громкоговоритель: «Сансеверина победила! Сансеверина – фаворит! Сансеверина первая! Результаты Пачули и Нумеи – по фотофинишу!» Сигарета прожигала мой итальянский мокасин, а я переживал один из лучших моментов в своей жизни, настолько яркое, чистое, полное удовольствие, что перед этим чувством можно только преклониться. Выиграл! Я выиграл у целого света! У своего тестя, у банкира, издателя, у своего режиссера, у жены и на скачках!.. Как мне повезло! Мои соседи разочарованно бросили талоны наземь, я же, завидев Кориолана, кинулся к нему в объятия с воплем: «Я выиграл!» «Мы выиграли!» – гаркнул он, хлопая меня по спине, – такого сюрприза я не ожидал!

– Ты тоже на нее поставил?

– Ну да! Чего уж там, целых пятьсот франков!

– А я две тысячи! Но как ты выбрал Сансеверину?

Смеясь, мы пробирались к окошечку через толпу несчастных, смотревших на нас с завистливым презрением, которое испытывают серьезные игроки к везунчикам-дилетантам.

– Ах да, я ведь тебе, кажется, сказал, что ставлю на нее?

Кориолан хохотнул.

– Старик, сегодня я повторял все твои ставки! Я решил, что после всего, что с тобой случилось, ты уже просто не можешь вдобавок еще и проиграть, – подытожил он с убежденным видом, деликатно посмеиваясь.

Но плевать я хотел на деликатность. Теперь Сансеверина уже шла из расчета 37 к одному – значит, я выиграл семьдесят четыре тысячи франков, чего со мной никогда не случалось, и недаром! Я пригласил выпить всю толпу, целый мир вдруг воскрес для меня.

В Париж мы вернулись опьяненные успехом. На красном светофоре Кориолан повернулся ко мне:

– Для простака, которого вчера накололи в банке на семь миллионов франков, у тебя вид скорее довольный.

Но никто лучше его не мог понять, почему выиграть семьдесят четыре тысячи на бегах упоительнее, чем иметь семь миллионов в банке.

Глава 7

Домой я вернулся триумфатором, оставив, правда, выигрыш у Кориолана. По горькому опыту я уже не решался держать свои финансы «у Лоранс». Конечно, к деньгам, выигранным на скачках, она должна питать особое отвращение, но я уже поплатился за то, чтобы узнать, насколько ее отвращение прожорливо.

Вот уже два дня, как я произносил «у Лоранс» с такой же легкостью, с какой раньше мне трудно было говорить «у нас» после полугода семейной жизни, причем пять месяцев мы провели в свадебном путешествии и месяц в гостинице. У нас ведь было долгое, очень долгое свадебное путешествие – в Италию, конечно. И даже еще лучше – на Капри. Когда-то Лоранс ни в коем случае не хотела ехать на Капри. «Может быть, это и глупо, – призналась она, – но чем больше мне расхваливали это место, тем тверже становилась моя решимость отправиться туда лишь с человеком, которого по-настоящему полюблю. Ты не будешь надо мной смеяться?» – «Нет-нет, что ты, – ответил я, улыбаясь. – Наоборот…»