Ревущие сороковые

— Молодцы, вовремя подоспели! — похвалил их Трефолев. — Чем же прикажете вас угощать? Может, курящие есть?

Пингвины что-то прокрякали в ответ. Они были доверчивы и воспитанны. Когда кок с камбузником вынесли конфеты, печенье, сушеную воблу и банку клюквенного экстракта, они не кинулись расхватывать угощение, а, вежливо щипнув по крошке, отходили в сторонку, не выказав своего разочарования, хотя наша еда была им не по нутру. Только один гурман, отведав печенья, столько глотнул экстракта, что, поперхнувшись, расчихался и запачкал красными брызгами свою белую манишку.

Неаккуратный пингвин тут же был осужден строгими товарищами. Окружив его, они принялись выговаривать юнцу за неумение вести себя в гостях.

Чтобы унять поднявшийся галдеж, Трефолев заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. Птицы, не разобрав, от кого исходит неприятный звук, принялись щипать перепачкавшегося пингвина, полагая, что это он так расхулиганился. А когда Трефолев повторил свист, пингвины растерялись и принялись обвинять друг дружку в озорстве, да так рьяно, что устроили потасовку. Трефолеву с трудом удалось их разнять.

Пингвины разбрелись по судам. Они были смелыми ребятами: карабкались на палубы китобойцев, заглядывали в камбузы, заходили в каюты и даже в машинное отделение.

Приятных гостей моряки старались хорошо принять и угостить самым вкусным из того, что у них есть. А пингвинам нравились лишь китовая печенка да сырое рубленое мясо.

Поднимать куски, брошенные на палубу, они не умели: мешало солидное брюшко. Приходилось кормить гостей с рук или кидать угощение в воду. В черную полынью пингвины ныряли охотно. Под водой они проносились словно торпеды, на поверхности появлялись неожиданно, выскакивая на лед «солдатиком», и отряхивались.

Жители Антарктиды нам очень понравились. Мы возились с ними до тех пор, пока вожак не подал команду возвращаться на материк.

Пингвины построились в колонну и, смешно ковыляя, перепрыгивая через трещины во льду, скрылись в наступавших сумерках.

Продолжать охоту на китов уже было поздно. Мы с Хаугли решили заночевать в разводье.

* * *

Следующий день тоже был удачным: с утра мы набрели на финвалов, спокойно кормившихся в соседнем разводье.

Трефолев уже записал на свой счет добычу, пришла моя очередь стать к гарпунной пушке. Стрельба по ящику не вызывала особых волнений, а тут вдруг сразу забилось сердце, трудно стало дышать и в горле пересохло.

Сдерживая охотничье волнение, я стал подводить судно к китам. Финвалы уже были близко. Фонтаны взлетали вверх раньше, чем животные всплывали, лишь затем показывались их темные головы и широкие спины с желтовато-бурым отливом.

Проверив по секундомеру, сколько времени киты держаться на поверхности и под водой, я поднял левую руку и, сигналя на мостик, стал маневрировать. Рулевой и Черноскул хорошо понимали меня: они шли с нужной мне скоростью и быстро меняли направление.

На палубе все притихли в ожидании выстрела.

— Уже на убойной дистанции, — возбужденно шепнул Трефолев, пристроившийся ко мне помощником. — Можно брать на прицел.

Но я не спешил. Выждав, когда киты за-нырнут, крикнул Семячкину:

— Марсовый! Докладывайте направление… следите за всплытием.

— Есть, — ответил Семячкин. — Взяли направление вправо… вижу их тени. Идут медленно… взяли еще правей… по часовой стрелке. Стоп ход! Всплывают…

Я тоже заметил в прозрачной воде тень всплывшего кита, а спустя секунду увидел через прицельную планку метрах в пятидесяти вспученную воду, устремившуюся вверх острой струей.

Судно двигалось по инерции. Хотелось немедля нажать на спусковой крючок пушки, но я удерживад себя: «Не торопись, для вдоха кит обязательно должен высунуть голову из воды».

— Фу-ух! — послышался вздох. Показалась голова с широко раздутым дыхалом. «И теперь рано».

Втянув в себя воздух, финвал выгнул спину и, как бы перекатываясь, точно огромное маховое колесо, пошел на погружение… Появился спинной плавник… «Сейчас исчезнет… нажать крючок, затаив дыхание!» — приказал я себе.

Пушка дрогнула от выстрела. Линь, тонко свистнув, как молния сверкнул в воздухе. Оранжевый пороховой дым помешал мне разглядеть — достиг ли гарпун цели. В ушах звенело. Я даже не расслышал взрыва гранаты.

— Попал… Попал! — вдруг заорал из бочки Семячкин. И, видимо, боясь, что ошалевший от боли кит сейчас рванется и сильно дернет мачту, он прямо скатился по вантам вниз.