В туманном зеркале

Потом он отменил встречу со своим издателем и уже не мог не позвонить Муне. Звонок ей стал делом чести. Тем более что защищал он не свою работу: Франсуа ни слова не знал по-чешски и только помогал Сибилле шлифовать французский текст. Основную работу проделала Сибилла, а за другого просить не унизительно. Что касается его самого, то сам бы он никогда не взялся за такой перевод: пьеса ему безусловно нравилась, он восхищался ею не меньше Сибиллы, но жил он в сегодняшнем дне и прекрасно чувствовал, что этот день диктует. Ну не день, а последние несколько лет…

Разговор о политике с соседом в бистро затянулся до полудня, в полдень он и позвонил Муне Фогель. В ответ раздался смеющийся голос:

– Нет! Не может быть! Неужели это вы, Франсуа? То есть, простите, господин Россе?

– Называйте меня Франсуа.

– Хорошо, но только если вы будете называть меня Муной.

Ох уж эти любезности! Франсуа даже присвистнул от раздражения и с большой неохотой согласился.

– Хорошо, Муна. А что уж такого невозможного в моем телефонном звонке?

– Невозможное совпадение! Потому что именно в эту секунду я думала о вас. А вы знаете, что в Дортмунде меня звали цыганкой?

Франсуа тут же представил себе полк дельцов на фоне пламенеющей доменной печи – современная декорация для вагнеровского «Золота Рейна», – и все они, поблескивая очками, вспоминают о колдовстве Муны Фогель. Франсуа прикрыл глаза.

– Вы предсказывали будущее?

– Я предсказываю только то, чего мне бы хотелось, дорогой Франсуа. А почему вы говорите о моих предсказаниях в прошедшем времени?

– Зато я думаю только в будущем.

– А я думаю, что обмен любезностями сейчас не главное, – с внезапной суровостью отрезала Муна, словно звонила она и по очень серьезному делу. – Нам нужно поговорить о пьесе, наедине и как можно скорее.

– У вас действительно дар предвидения, – признал Франсуа. – Именно это я и хотел вам предложить.

Франсуа улыбнулся. Решив позвонить Муне Фогель, он про себя приготовился поучаствовать в странноватой комедии, которая не имела ничего общего с его собственной жизнью, потому что Муна, судя по их прежним встречам, всегда пребывала в состоянии некой романтической приподнятости – не изображала, не притворялась, не делала вид, как свойственно большинству женщин, – она жила в своем вымысле, и в этом было что-то нелепое и чудаковатое.

– Вы освободитесь к шести часам? – спросила Муна детским голоском, а вернее, ей очень хотелось, чтобы звучал он по-детски. – Я напою вас чаем с тостами и угощу дортмундским медом, лучше которого нет ничего на свете. Только не говорите, что вы не любите меда, господин Россе, то есть, простите, Франсуа. Этого я не вынесу. Я опасаюсь людей, которые не любят меда.

Она опять рассмеялась и повесила трубку. А Франсуа с минуту не вешал свою. Давным-давно он не слышал, чтобы в жизни люди говорили, как будто на сцене. Даже по телевизору такого не показывали…

Глава 5

У Муны Фогель и квартира была не без странностей: мебель в стиле Людовика XV, подлинная, основательная, с тяжелыми, теплого тона драпировками – и вдруг на самом видном месте фарфоровая собачка или довоенный целлулоидный пупс, шаль с бубенчиками и прочая безвкусная дребедень, намекающая на тайное присутствие в квартире совсем еще маленькой девочки. «Интересно, Муна поместила всю эту ерунду из издевательства или они в ее вкусе, под стать всем ее словечкам и манере разговаривать?» – думал Франсуа, разглядывая себя в «псише», которое служило своеобразной ширмой, загораживая дверь. Он видел высокого мужчину в пиджаке спортивного стиля, однотонной рубашке, фланелевых брюках и вязаном галстуке, если не сверхмодного, то вполне серьезного и положительного. Своей положительностью он был обязан Сибилле: когда ему исполнилось тридцать пять, она запретила ему носить в городе джинсы, футболки и бутсы. «Терпеть не могу состарившихся подростков», – повторяла она к месту и не к месту, и Франсуа, просто-напросто сравнив себя со старичками в джинсах, убедился в ее правоте. Вышла Муна, и довольство Франсуа собой удвоилось: бежевое с черной отделкой домашнее платье из шуршащего шелка никак не потерпело бы рядом с собой ковбоя. Франсуа удивился, как мала ростом хозяйка дома. Ему-то казалось, что она гораздо выше, и, только когда Муна села, он заметил, что она босиком.

– Я вас не шокирую? – спросила она, показывая свои босые ноги с кровавым голливудским педикюром, – но мне хорошо, только если я чувствую у себя под ногами землю… или, на худой случай, ковер… Ощущение моих подошв меня успокаивает.