Материя

Они посмотрели на карты. Одна, выполненная в достаточно крупном масштабе, изображала местность в пределах десяти дней лета от Пурла. На ней были обозначены многие сотни громадных башен, а также границы тени и периоды разных гелиодинамиков.

— Вот она, — сказал Фербин, ткнув в карту пальцем.

— Что скажете, ваше высочество? Четыре коротких дня полета?

— Скорее три, — уточнил Фербин, довольный тем, что наконец-то нашлась область практических знаний, в которой он разбирался лучше слуги. — Пять башен по прямой, потом одна вниз — расстояние в четыре раза больше, а после еще три и одна. И в сторону от Пурла, что только к лучшему. — Он поднял взгляд на Обор. Подернутые красноватой аурой очертания светила только-только поднимались над горизонтом: оно начинало свой медленный, предустановленный путь. — Сегодня долгий день. Животным придется дать отдохнуть, но у башни нужно быть до сумерек.

— Я и сам не прочь всхрапнуть. — Холс зевнул и неодобрительно посмотрел на своего летуна: вытянув длинную шею, тот вылизывал гениталии. — Эх, признаться, ваше высочество, я уж надеялся, что больше не увижу этих тварей вблизи.

Кауд Холса поднял голову, но лишь для того, чтобы громко и протяжно пукнуть, словно подтверждая невысокое мнение о нем нового наездника.

— Тебе не по душе крылатые животные, Холс?

— Совсем не по душе, ваше высочество. Если бы боги хотели, чтобы мы летали, то они осчастливили бы нас крыльями, а на каудов наслали проклятие.

— Если бы они не хотели, чтобы мы летали, гравитация была бы сильнее, — ответил Фербин.

— Я не знал, что она регулируется, ваше высочество.

Фербин снисходительно улыбнулся. Он понимал, что его слуга не искушен в иноземной мудрости и не знает, что гравитация, которую они считают нормальной, равняется примерно половине стандартной — что бы это ни означало.

— Ну что? — сказал Холс, — Тронулись?

Оба пошли к своим летунам.

— Лучше одеться потеплее, — заметил Фербин, — Там будет холодно. Тучи рассеиваются, и мы сможем подняться повыше.

Холс вздохнул.

— Если уж без этого никак, ваше высочество...

— А я заведу часы. А? — Фербин поднял хронометр.

— Это необходимо, ваше высочество?

Фербин, множество раз утрачивавший ориентацию в пространстве, ошибочно полагая, будто невозможно пропустить такую громаду, как башня, или уснуть в седле, ответил:

— Думаю, это желательно.

* * *

Они пролетели без всяких происшествий на той высоте, при которой кауды лучше удерживали свою крейсерскую скорость. Вдалеке они видели других летунов, но никто к ним не приблизился. Внизу крохотные поля медленно сменялись пустошами и вересковыми зарослями на низких холмах, потом снова шли поля, маленькие городки и яркие зеленые пространства — плантации роазоарила. Плоды этого растения отправлялись на обогатительные фабрики, где перерабатывались на топливо для паровых двигателей новой эры.

Близ горизонта медленно показались несколько длинных пальцев, наполненных сверкающей водой, — озера Кволук. Фербин узнал остров, на котором стояло семейное имение Хаусков — Мойлиу. Река Кволайн вытекала из озер, петляя, направлялась к далекому экватору и исчезала в дымке. Мерцали серебряные нити каналов, отражая солнечный свет: на равнинах они были прямыми, как стрела, а в холмистой местности — изогнутыми.

Фербина, хотя он был в куртке, пробрала дрожь. В особенности холодно стало коленям, прикрытым только рейтузами и брюками. Без очков и маски глаза постоянно слезились. Фербин обмотал шарфом нижнюю часть лица, но все равно чувствовал себя отвратительно. Он постоянно смотрел на хронометр, прикрепленный к высокому передку седла, и на водостойком блокноте восковым мелком отмечал все башни, каждая из которых сперва вырисовывалась вдали, а потом медленно проносилась справа от них.

Башни, как и всегда, приносили некое странное утешение. С этой высоты было видно больше башен, чем с земли, так что возникало правильное представление об их числе и регулярности расположения. Только на этой высоте, подумал Фербин, ты осознаешь как следует, что живешь в гораздо более обширном мире, чем кажется, — в мире уровней, и на каждом из них свод удерживается над земной твердью с помощью башен. Громадные столбы, объятые бледным свечением, мачты космического корабля, бесконечно изящного и необычайно могущественного. Высоко наверху едва различимая кружевная вязь говорила о том, что здесь, — в тысяче четырехстах километрах над головами Фербина и Холса, хоть они и поднялись в далекую, холодную высь, — вершина башни расходится, расползается по своду невероятно тонкой сетью, словно сотканная из крон громадных деревьев.