Пандора

Я повернулась, чтобы отправиться дальше.

Он преградил мне путь.

«Госпожа, я должен вам кое-что рассказать».

«Что? – спросила я с угрожающим видом. – Только не говори, что ты евнух. У евнухов не бывает таких мускулов на руках и ногах».

«Нет, – сказал он и внезапно посерьезнел. – Овидий. Вы говорили об Овидии. Овидий умер. Овидий умер два года назад в жалком городке Томы на северном побережье Черного моря. Ужасный выбор места для ссылки – застава варваров».

«Мне ни слова никто не сказал. Что за отвратительная скрытность! – Я закрыла лицо руками. Накидка упала, и он вновь укутал ею мои плечи, хотя я едва обратила на это внимание. – Я так молилась, что Тиберий позволит Овидию вернуться в Рим! – Я сказала себе, что у меня нет времени задерживаться. – Овидий… Сейчас нет времени его оплакивать…»

«Его книги здесь, без сомнения, в изобилии, – заметил Флавий. – В Афинах их найти очень легко».

«Хорошо, может быть, у тебя будет время их поискать. Ладно, я ухожу; шпильки, развалившиеся косы, упавшая накидка – мне все равно. И не беспокойся так. Когда будешь уходить из дома, запри девушек и золото».

Когда я обернулась, он уже грациозно пробирался через толпу к девушкам. На мускулистой спине приятно играло солнце. У него были вьющиеся коричневые волосы, почти как у меня. Он остановился на минуту, когда его атаковал продавец дешевых туник, плащей и всякой всячины; его товары больше походили на краденое добро, раскрашенное красками, которые потекут при первом же дожде, – но кто знает? Он поспешно приобрел тунику и натянул ее через голову, купил красный пояс и обернул его вокруг талии.

Какое превращение. Туника не доходила ему до колен. Должно быть, он испытал большое облегчение, надев чистую одежду. Нужно было подумать об этом до ухода. Вот дура!

Я им восхищалась. В одежде или без таковой, нельзя сохранять такую красоту и достоинство, если тебя не любили. Он носил на себе одеяния любви, и любовь вдохновляла мастера, столь искусно сделавшего ногу из слоновой кости.

Наша краткая встреча навеки связала нас прочными оковами.

Он поздоровался с девушками и, обняв обеих, вывел их из толпы.

Я отправилась прямиком в храм Изиды и таким образом, сама того не зная, сделала первый твердый шаг к ворованному бессмертию, бесславной, незаслуженной противоестественности, к бесконечному и совершенно бесполезному существованию.

Глава 5

Как только я вошла на территорию храма, меня приняли и радостно приветствовали несколько богатых римлянок. Все они были надлежащим образом накрашены – белые руки и лица, хорошо подведенные брови, аккуратно наложенная помада – все те мелочи, которые я сегодня утром смешала в кашу.

Я объяснила, что у меня есть средства, но я живу одна. Они согласились помочь мне всем, чем смогут. Услышав, что я получила посвящение в Риме, они прониклись благоговейным восторгом.

«Благодарение Матери Изиде, вас не нашли и не казнили!» – воскликнула одна из них.

«Входите, поговорите со жрицей», – сказали они. Большинство из них еще не прошли тайную церемонию и ждали, когда богиня призовет их к этому кульминационному событию.

Там стояли и другие женщины, египтянки или, может быть, жительницы Вавилона, можно было только догадываться. Шелка и драгоценности были в порядке вещей. На одних – накидки с золотой оторочкой, на других – простые платья.

Но мне показалось, что все они говорят по-гречески. Я не могла заставить себя войти в храм. Я подняла глаза и мысленно увидела наших распятых римских жрецов.

«Благодарение богам, вас не опознали», – сказала одна женщина.

«Очень многие бежали в Александрию», – добавила другая.

«Я не высказывала протеста», – мрачно пояснила я. В ответ – хор сочувственных голосов.

«А как вы могли – при Тиберии? Поверьте, все, кому удалось, сбежали».

«Не поддавайтесь горю», – сказала молодая голубоглазая гречанка, очень хорошо одетая.

«Я отошла от культа», – сообщила я. Новый успокаивающий хор тихих голосов.

«Входите же, – сказала еще одна женщина, – и попросите позволения помолиться в самом святилище нашей Матери. Вы – посвященная. Мы в основном – нет».

Я кивнула и, поднявшись по ступенькам храма, вошла внутрь.

У дверей я остановилась, чтобы стряхнуть с накидки все мирское, всю суетность, о которой шла речь выше. Я обратила свои мысли к богине и отчаянно хотела в нее поверить, ненавидя свое лицемерие, – ведь я использовала и храм, и культ, но прежде не придавала им особенного значения. Мое отчаяние за последние три ночи проникло слишком глубоко.