76  

Ивонна ухмыляется.

— Совсем мальчишки, — говорит она; в голосе — любовь многострадальная.

Я оглядываюсь. Когда Энди пригласил меня на ланч «Магазина новинок», я наивно решил, что он будет проходить в самом магазине на Ковент-Гарден. Но это не соответствовало представлениям Энди о публичных мероприятиях; этому не хватало бы блеска, драматизма, масштаба. Поэтому он снял Музей науки. Ну, если не весь, то его часть. Это привлекло внимание. Магазин — он и есть магазин; даже если этот магазин продает дорогие роскошные игрушки, он все равно остается магазином, а вот музей — это эффектно. Многие считают, что высший класс — это Музей естествознания (представьте только себе вечеринку в огромных залах под сенью всех этих динозавров), но для «Магазина новинок» Музей науки, расположенный по соседству, был самым очевидным выбором, к тому же он был дешевле. Вдобавок все более или менее заметные личности уже побывали на каких-нибудь кутежах в Музее естествознания, а тут что-то новенькое.

У нас над головами под потолком подвешена на тросах какая-то конструкция на воздушной подушке, это практически круглая штуковина с малюсенькой кабиной для пилота и огромными воздухозаборниками в центре. Я смутно припоминаю, что мальчишкой собирал какую-то похожую модель. Штуковина эта, поблескивая в темноте, плавает над нами, словно на облаке разговоров и винных паров, а люди внизу толпятся, болтают и подзуживают Энди. Шампанское (оно уже капает со столешницы на специально для этого предусмотренную подстилку внизу) уже почти заполнило второй снизу ряд стаканов.

— Больше! Больше! — кричат собравшиеся.

— Меньше, меньше, — бормочет Клер, презрительно фыркая.

— Ну, сколько еще? — прокричал сверху Энди.

— Больше! Больше! — орут все хором.

Я смотрю на них. Бог ты мой! Они такие же, как я. Газетчики, ребята из рекламной компании, в которой прежде работал Энди, несколько политиков — в основном тори и социал-демократы, хотя есть и двое-трое лейбористов, — банкиры, адвокаты, деловые советники, эксперты по инвестициям, актеры, телевизионщики (по меньшей мере одна съемочная группа, хотя их софиты пока не включены), всякие другие городские типы, сборище людей, скажем так, знаменитых в своей области, а остальные — то ли участники некоей бесконечной переходящей вечеринки, то ли наняты в каком-то агентстве, чтобы изображать бездельников, которым некуда время девать, профессиональные клакеры или что-то в этом роде. Я немного удивлен, что у нас не было киссограммы,[83] но, может, Энди считает такие штуки низкопробными. По словам Клер, его долго пришлось уговаривать (когда он все же решился на это не очень бонтонное представление с пирамидой), чтобы не строил пирамиду из настоящих бокалов для шампанского, а использовал стаканы для сидра, как это делают все: бокалы слишком высокие, слишком неустойчивые.

— Что-то ты притих, Камерон, — говорит Ивонна и улыбается мне.

— Ну да, — любезно отзываюсь я.

— Мне кажется, Камерон не одобряет эту затею, — говорит Клер, фыркнув. Она тянет «я» в «не одобряет».

Клер высокая, с каштановыми волосами; она, как и Энди, на удивление угловатая, но если братец (по крайней мере в данный момент) крупный, складный, загорелый, то Клер хрупкая и бледная — чуть не прозрачная. Думаю, она злоупотребляет кокаином и слишком много шляется по клубам, а может, я просто завидую — в моем положении репортера-практиканта в «Кале» и при жалованье кот наплакал о таких дорогих привычках не может быть и речи. Что касается аристократических замашек, то в этом Клер может Энди за пояс заткнуть — у того всегда полное равноправие и душа нараспашку, что убедительно получается только у рожденных в богатстве.

Клер работает на агента, торгующего недвижимостью, — такого элитарного, что они занимаются главным образом земельными владениями (а не скромными домиками), включая и самые крупные; если же владение не может похвастать парой речек, где водится лосось, несколькими квадратными милями леса, горным хребтом, озерами, то их оно просто не интересует.

— Камерона, — продолжает Клер, — устраивает роль стороннего наблюдателя, который кипит тут своим фарисейским социалистическим гневом и воображает, как все мы после революции встанем перед плугом, будем есть сырую брюкву и заниматься бесконечным самобичеванием при свечах на коллективных фермах, правда, Камерон?

  76  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×