70  

Я помог Клодии выйти из экипажа и вдруг заметил под дверью гостиницы тусклую полоску света.

«Скорее набрось капюшон, – прошептала Клодия. – Сюда идут». Кто-то внутри отодвигал щеколду.

Вначале я увидел только свет и очертания женской фигуры в дверном проеме; потом женщина шагнула вперед, и фонарь нашего экипажа осветил ее лицо.

«Нам нужна комната на ночь, – сказал я понемецки. – И стойло для лошадей. Они выбились из сил».

«Ночь – неподходящее время для путешествий, – сказала она странным, безжизненным голосом. – Особенно с ребенком».

За ее спиной я разглядел комнату; там, у огня, тихо переговаривались люди. В основном крестьяне; только один мужчина был одет, примерно как я: сшитый на заказ костюм, плащ, но его одежда помялась и запылилась. Огонь очага освещал его рыжие волосы. Это был иностранец, как и мы, и только он один не встретил нас настороженным взглядом. Его голова покачивалась, как у пьяного.

«Моя дочь устала, – сказал я женщине. – Нам негде больше остановиться…» И вдруг услышал тихий шепот Клодии:

«Луи, посмотри… там, над дверью… чеснок и распятие!»

Такого я никогда не видел: маленькая бронзовая фигура Христа на деревянном кресте, свежие и высохшие гирлянды чеснока обвивали распятие, Женщина проследила за моим взглядом, потом пристально посмотрела на меня. Я увидел, как она измучена: темные волосы неприбраны, глаза покраснели, дрожащая рука теребит платок на груди, Я шагнул на порог, она, помедлив, распахнула дверь; я прошел мимо нее, она что-то прошептала, и я догадался, что это молитва, хотя не понимал славянских слов.

В маленькой тускло освещенной комнате были люди, много людей, мужчины и женщины; они сидели на скамьях вдоль грубых дощатых стен, и даже на полу. Казалось, здесь собралась вся деревня. Младенец спал на руках у матери, другой ребенок, постарше, устроился на ступеньках лестницы, подложив под голову руки. И всюду чеснок, на гвоздях и крючках по стенам, в горшках, мисках и кувшинах, на столах. Только очаг освещал комнату, изменчивые тени ложились на мрачные лица. Люди молча смотрели на нас.

Никто не двинулся, не предложил нам сесть. Наконец хозяйка сказала по-немецки, что я могу отвести лошадей в стойло. Она долго смотрела на меня красными, безумными глазами; потом ее лицо смягчилось. Она сказала, что посветит мне с порога фонарем, только надо оставить ребенка здесь и поторопиться.

Но меня встревожил странный запах; я различил его сквозь чад очага и винный дух. Это был запах смерти. Рука Клодии дрогнула у меня на груди, маленький палец указал на дверь возле лестницы. Запах доносился оттуда.

Я отвел лошадей. Женщина принесла мне стакан вина и миску с супом. Я присел, Клодия устроилась у меня на коленях. Она отвернулась от огня и не сводила глаз с таинственной двери. Все по-прежнему смотрели на нас. Все, кроме иностранца. Я рассмотрел его получше. С первого взгляда он показался мне гораздо старше. Но я ошибся: он был просто очень измучен. Худое приятное лицо, светлая веснушчатая кожа. Почти мальчик. Большие голубые глаза смотрели на огонь, брови и ресницы золотились от света, взгляд был открытый и детский. Но что-то мучило его, не давало покоя. И он был сильно пьян. Вдруг он повернулся ко мне лицом, и я увидел, что он плачет.

«Вы говорите по-английски?» – прозвучал в тишине его голос.

«Да», – ответил я.

Он победным взглядом обвел каменные лица.

«Вы говорите по-английски! – воскликнул он, его губы скривились в горькой усмешке. Он поднял глаза к потолку, потом снова повернулся ко мне: – Бегите из этой страны! Запрягайте коней, загоните их насмерть, только бегите отсюда!»

Его плечи болезненно затряслись, он прижал ладонь ко рту. Хозяйка холодно сказала по-немецки:

«Вы сможете уехать завтра утром». Она стояла у стены, сложив руки на грязном фартуке.

«Что случилось?» – спросил я у нее шепотом.

Потом посмотрел на молодого человека, но он ответил мне стеклянным взглядом. Все молчали. В камине тяжело ухнуло полено.

«Расскажите мне, что случилось», – попросил я англичанина.

Он поднялся. На минуту мне показалось, что он упадет, но он только качнулся, оперся о край стола и наклонился ко мне. Его черный пиджак и манжеты сорочки были забрызганы вином.

«Вы хотите это увидеть?» – он прерывисто вздохнул, заглянул мне в глаза.

«Оставьте ребенка здесь!» – повелительно сказала женщина.

«Она спит», – ответил я, поднялся и последовал за молодым человеком к той двери, что у лестницы.

  70  
×
×