День гнева

— Полковнику Хиральдесу мы не подчиняемся.

— Это приказ не Хиральдеса, а Верховной хунты, — настаивает Альварес, показывая документ. — И подписан лично военным министром… Он возмущен вашим самоуправством и приказывает сию же минуту прекратить огонь.

— Министр ваш понапрасну теряет время, — заявляет Веларде. — Да и вы тоже.

— Вы же одни! Никто не придет к вам на помощь. Во всем Мадриде восстановлено полное спокойствие.

— Оглохли, что ли? Я же сказал — зря время тратите.

Капитан Альварес мрачно смотрит на офицера генерального штаба. Вручая ему предписание, полковник Хиральдес предупредил, что Педро Веларде — известный сумасброд и человек одержимый, но это, пожалуй, уже чересчур. Тревожит и то, что Даоис, всем известный своей рассудительностью и спокойствием, тоже замешался в это дело. Да, заключает про себя Альварес, оглядев взбудораженных людей, выбоины и кровяные подтеки на мостовой, все зашло слишком далеко.

— Вы лишились всякого чувства ответственности, — продолжает он тем не менее весьма суровым тоном. — Подстрекаете простонародье, разжигаете самые низменные страсти, а последствия могут быть поистине чудовищны… Неужели не довольно и той крови, что уже пролилась с обеих сторон?

Капитан Даоис разглядывает французов. Командира колонны, стоящего в четырех шагах, сопровождают два офицера и горнист. Рядом переводчик доводит до его сведения смысл неприятной беседы. Майор слушает внимательно, склонив голову, нахмурившись, теребя пряжку портупеи, — в другой руке он держит саблю, которую так и не спрятал в ножны.

— Кровь проливают, расстреливая народ картечью, эти вот господа, — отвечает Даоис, кивнув в сторону французов. — Правительство же и лично вы, капитан Альварес, сидите сложа руки и спокойно смотрите на это истребление.

— В лучшем случае! — пылко подхватывает Веларде. — А в худшем — вступили с врагом в сговор.

Альварес, и от природы-то мало расположенный к голубиной кротости, чувствует, как вскипает в груди ярость. Он не сторонник французов, но всего лишь военный человек, верный долгу, присяге и королю Фердинанду VII. И сюда пришел не только потому, что послали, — нет, он и сам считает, что сопротивление императорским войскам есть авантюра, причем не только безрассудная, но и совершенно бесполезная. Ни народ вместе с военными, ни Испания, даже если она вся поголовно возьмется за оружие, не сумеют справиться с самой могучей армией мира — нечего даже и думать об этом.

— С врагом?! — уязвленно вскидывается он. — Враг здесь один — остервенелая, сорвавшаяся с узды чернь! А ваши слова о сговоре я расцениваю как личное оскорбление.

Педро Веларде, закаменев лицом, делает шаг вперед, пальцы судорожно стискивают эфес.

— Ну так что же? Требуете удовлетворения? Желаете драться со мной?.. Отлично! Уберите эту позорную тряпку со своей сабли, примкните к этим господам — и мы скрестим оружие!

— Успокойся. — Даоис примирительно берет его за руку.

— Успокоиться?! — Веларде грубо и резко высвобождается. — Мне успокоиться? Пусть убираются отсюда к дьяволу!

Альварес сдерживается из последних сил. Все впустую. Да черт бы с ними, пусть гибнут, если глухи к голосу разума. Пусть все идет, как идет! И все же, переглянувшись с французом — тот, несмотря на молодость, производит впечатление человека воспитанного и разумного, не чета грубым и наглым солдафонам, которых у Бонапарта такое множество, — решает зайти с другой стороны: попытка не пытка. Луис Даоис кажется все же рассудительней своего неистового друга, и потому капитан обращается к нему:

— Вы ничего не хотите сказать? Проявите толику благоразумия, ради всего святого!

Артиллерист, похоже, раздумывает.

— Слишком далеко зашло… — отвечает он наконец. — Спросите его, — тут он показывает на француза, — на каких условиях мы можем прекратить огонь.

Все оборачиваются к Монтолону, а тот, наклонившись к переводчику, очень внимательно слушает его. Потом, качнув головой, что-то произносит по-своему. Капитан Альварес не знает французского, но еще до того, как прозвучал перевод, по жесткому тону, по самому звуку голоса догадывается, что ответил командир штурмовой колонны.

— Господин майор сожалеет, но никакие условия предложены быть не могут, — подтверждает его правоту переводчик. — Вы должны немедленно, целыми и невредимыми, отпустить наших солдат, взятых вами в плен, и сложить оружие. Он убедительно просит вас подумать о том, какая судьба ждет мирных жителей — в Мадриде и без того уже погибло слишком много людей… Речь идет о безоговорочной капитуляции.