Дэниел Мартин

Мы побродили у подножия верхних утёсов, и я показал ей выцарапанные на скале петроглифы у входа в каждую пещеру: мандалы — магические круги Юнга²⁷⁴, и стражи тропы — странно величественные, хотя и по-детсадовски примитивные мужи, с одной, поднятой запрещающим жестом рукой; потом, подальше, — изображение оперённой змеи, обвивающей почерневшую стену неглубокой обрядовой пещеры. Чуть позже мы собирали сосновые шишки, вытряхивали из них орешки и раскалывали скорлупу — мягкие ядрышки были съедобны, и пальцы наши стали липкими от ароматной смолы; потом покурили, усевшись под укрывшей нас от ветра скалой, Дженни опиралась спиной о моё плечо, глядя вдаль, поверх лежащего у наших ног пейзажа. Здесь, в укрытом от ветра месте, было очень тепло, и Дженни сняла куртку, потом расстегнула блузку и откинула полы, подставив солнцу обнажённую грудь. Мы сидели молча, в полудрёме, я обнимал её за талию, ощущая под пальцами нежную кожу.

— Ужасно хочу скинуть с себя всю одежду. И хочу тебя.

— Прямо тут?

— Никого же нет.

— Ты свою порцию уже получила. Ночью.

Она толкнула меня в плечо:

— И столько пещер вокруг.

— Напомни, чтобы я рассказал тебе про паука, которого называют «коричневый отшельник». А ещё — про скорпионов, тарантулов, чёрных вдов, вампиров, гремучих змей, возмущённых индейских призраков…

— Штрейкбрехер.

— Прекрасная мысль.

— Просто ты лентяй. И воображения у тебя ни на грош.

Я шлёпнул её по голому животу:

— Наоборот — с лихвой.

Она на миг повернула голову, прижавшись к моему плечу щекой:

— Завтра. Опять всё это ужасающее притворство. То, как мы сейчас здесь сидим, отдалится на тысячу лет. Покажется нереальным.

— Сюда ведь можно вернуться.

— Но это уже не будет впервые. Это не повторяется.

— А занятие здесь сексом могло бы это изменить?

С минуту Дженни молчала.

— Только уверенность, что всегда будешь здесь вместе, могла бы это изменить.

Она извернулась, чмокнула меня в подбородок и отодвинулась подальше. Принялась застёгивать блузку, поднялась — заправить её в брюки — и усмехнулась, глядя на меня сверху вниз:

— Ну что ж, давай снова станем счастливыми бесполыми туристами. — И протянула мне руку — помочь встать на ноги.

Мы прошли ещё несколько ярдов вдоль подножия этого ряда утёсов, отыскали расщелину, где можно было вскарабкаться на самый верх столовой горы. Центральная деревня совсем разрушилась, выветрилась, от неё осталась лишь низкая земляная стена в форме окружности. Селение было основано, по всей вероятности, в двенадцатом веке, но никто не знает — ведь не существует свидетельств, что эти культуры были воинственными или что в те времена кто-то им угрожал, — почему оно было построено так неудобно высоко над долиной, где возделывалась земля. Загадка для каждого (и особенно для каждого американца), кто пытается найти всему прагматическое объяснение; а мне всё казалось предельно ясным: покинувшие долину индейцы хотели, возможно, из каких-то религиозных мотивов, оказаться ровно меж небом и землёй, достичь совершенного равновесия. Мы сидели на груде камней, глядя на вершины Сангре-де-Кристо; милях в тридцати к востоку отсюда, на севере поднимались Таос и Скалистые горы, а на юге, за пустыней, у Альбукерке, Арбузная гора. Видно было далеко, насколько позволяла кривизна земли. Совсем близко от нас, милях в двух всего, над другим плато, вились два ворона, окликая друг друга теми же голосами, что я порой до сих пор слышу в Девоне; эта птица, этот крик всегда за малую долю секунды переносит меня на три десятка лет назад — в детство. Рядом со мною — Дженни: пальцы рук сплетены на высоко поднятом колене, язычки ветра лижут выбившиеся из-под косынки пряди и завитки волос.

— Это кто?

— Вороны.

— А я думала, вороны только в Англии.

— Они голарктические. Водятся во всём Северном полушарии. В тех местах, где удаётся выжить.

Она некоторое время не сводила с птиц глаз, потом лукаво взглянула на меня:

— Они не говорят: «Никогда»²⁷⁵.

— Просто он неправильно понял. На самом деле там было: «Навсегда».

— «И сидит, сидит зловещий Ворон чёрный, Ворон вещий… Каркнул Ворон: «Навсегда!»…»²⁷⁶ Нет, — она прикусила губу, — не так хорошо получается.

— Зато получается винить всех, кроме собственного биологического вида.

Дженни резко повернулась ко мне лицом, оперлась локтями о колени, уткнувшись в ладони подбородком, глядела на меня с весёлым изумлением:

---

274 Петроглифы — высеченные на камне рисунки и письмена; мандала — широко распространённый (особенно на Востоке) в древности и в средние века магический круг. У Юнга — символ центра, цели и самости как психической целостности.

275 Дженни имеет в виду стихотворение американского поэта Эдгара По (1809–1849) «Ворон» (1845), где рефреном повторяется произносимое Вороном «никогда».

276 Перевод К. Бальмонта.