247  

Она не произносила ни слова. Я тоже.

В конце концов вернулся Стив, полностью одетый.

Сквозь дверь из гостиной падал слабый свет, и он, разумеется, разглядел, как мы лежим.

— Ах вот оно как.

Идиллия была нарушена.

В чём у неё действительно виден «сдвиг», так это в быстрой смене настроений: она выскальзывает из одного в другое, вроде предыдущее было просто игрой, актёрством. Вдруг, без перехода, ласковый одинокий ребёнок исчез, она стала совершенно иной. Потребовала, чтобы Стив убирался вон. Мы приняли душ, оделись; она говорила без умолку, точно так, как это было до его появления в спальне; долго распространялась о том, как наши (женские) чувства и настроения меняются в зависимости от цвета одежды. Будто ничего вообще не произошло, всё, что случилось, всего лишь сон. Не могу передать, как всё это было странно. Думаю, она немножко свихнутая. Два совершенно разных человека. Я хочу сказать, что даже Стив, — Кейт потом пожарила для всех троих гамбургеры внизу, в дворцовой кухне, — так вот, даже Стив признавал, что что-то произошло между нами, судя по тому, как он на нас поглядывал (впрочем, и он ничего не сказал, все они какие-то совершенно замкнутые в себе).

А я вдруг, в этой кухне, почувствовала себя такой далёкой от них обоих. И в то же время — близкой. Не могу объяснить. И — свободной. Мне всё это стало даже казаться забавным. Стив, шаривший в холодильнике в поисках какого-то особого пива (для себя); Кейт, рассуждавшая об искусстве готовить гамбургеры (для меня): мы — две обыкновенные молодые женщины, беседующие на кухне. Уверена, происшедшее не имело для них особого значения. Кажется, и я начала относиться к этому легко. Наверняка три юных существа могут сотворить кое-что и похуже, чем просто лежать во тьме и играть с обнажёнными телами друг друга. Возможно, в следующий раз там окажется другой мужчина… множество других мужчин и женщин. Я не знала, я вдруг обрадовалась, что участвовала в этом и что скоро возвращаюсь домой, в Англию. Даже если там теперь не будет тебя, чтобы меня встретить.

Дэн, написав это, я так устала и измоталась, будто и правда участвовала во всём этом. Понимаю, что здесь куча противоречий. И, вполне возможно, ты гораздо лучше поймёшь, что всё это на самом деле означает, чем я сама. Письмо заняло два долгих вечера и целый день, и прости меня, пожалуйста, за кучу вычёркиваний и исправлений. И за дурной вкус. Только мне вовсе не жаль, что тебе скорее всего трудно будет догадаться, притворяюсь я, что всего этого по правде не было, или — притворяюсь, что было.

Я знаю — это вовсе не то, чего ты хочешь. Но ты сам на это напросился. Просто я не буду всего лишь персонажем в твоём сценарии. Ни в одном из твоих сценариев. Больше никогда.

Тени женщин

Этот документик из другого мира прибыл утренней почтой в субботу. За ту неделю мы успели ещё дважды поговорить по телефону. Шок был несколько меньше, чем ожидалось, поскольку к тому времени мне удалось вытянуть из неё, в промежутках между её расспросами о Джейн, что письмо было «о том, как я вообразила, что изменяю тебе». Дурацкие просьбы сжечь письмо, не раскрывая, больше не повторялись. В субботу Дженни позвонила в обеденный перерыв из студии; у нас, в Англии, было девять часов вечера. Не стала ходить вокруг да около:

— Пришло?

— Да, Дженни.

— Ты меня ненавидишь?

— Только за то, что ты способна так великолепно себя унизить.

Молчание. Потом — вопрос, словно обвинение:

— Ты что, поверил?

— Тому, что так было, — нет.

— Чему же тогда?

— А ты сама хотела, чтобы так было?

Тоном более спокойным:

— Почему же не поверил?

— Потому что тогда бы ты об этом не писала. И ты не ответила на мой вопрос.

— Кейт существует. Мы с ней очень подружились.

— Вот и чудесно.

Это ей не очень понравилось, но пришлось проглотить.

— Основа письма — вечер, который мы втроём провели вместе. Просто ощущение. Оно носилось в воздухе.

— Опасные связи320?

— Что-то вроде того. Кейт в этом участвовала. Но утверждает, что с этим покончено.

— Понятно.

— Ты сердишься?

— Ты так и не ответила на мой вопрос.

— Потому что, если ты сам не знаешь ответа… — Но она прервала себя и сменила тактику. — Микроскопической частью моего «я». Которую я в себе презираю.

— И обязательно с ним?

— Так я же никого этого возраста здесь не знаю.

— А он всё ещё настаивает?

— Даёт понять, что предложение остаётся в силе.


  247  
×
×