93  

Разумеется, искусство должно основываться на реальной жизни; и, разумеется, значительная его часть неминуемо уходит корнями в жизненный опыт художника; понятно также, что какой-то своей частью этот опыт может оправдать стремление художника к публично осуществляемой мести. Непонятно мне только, как художник, обладающий мало-мальским чувством ответственности, может использовать своё искусство для того, чтобы возложить собственную очевидную вину, да к тому же ещё с такой обстоятельностью, на людей совершенно невиновных. Даже если бы мы с Джейн не были католиками, с присущими католикам взглядами на сущность брака, предположение, что мы могли подговаривать Нэлл уйти от тебя, было бы смехотворным. На самом деле наши советы, вплоть до самого развода, были совершенно противоположны тем злобным инсинуациям и недостойным целям, которые ты нам приписываешь, притворяясь, что сам веришь в это. Что же до тайных мотивов, на которые ты намекаешь в одной из сцен (влюблённость пошляка-учителя — то бишь меня — в жену художника), это лишь ещё раз доказывает твоё возмутительное пристрастие к извращению реальности. Ты глубоко ошибаешься, полагая, что я завидую твоей успешной карьере. Даже если бы и были у меня склонности или намерения в этом плане, я без сожаления отказался бы от них, увидев, как пагубно эта карьера повлияла на твой характер.

Мы с Джейн вопрошали свою совесть, стараясь понять, в чём наша вина, обдумали свои поступки, всё своё поведение в последнее время, и всё же не смогли понять, чем заслужили такое. Чувство гнева уже прошло, осталось лишь чувство жалости. Не знаю, может быть, к этому вынудил тебя твой теперешний образ жизни, но нам кажется, что где-то когда-то ты сам выбрал негодный путь. Невозможно поверить, что в глубине души ты не понимаешь, что сотворил, и что когда-нибудь, когда ты придёшь в себя, ты не пожалеешь горько о том, что написал такой по-детски мстительный пасквиль.

Мы не можем отплатить тебе той же монетой, не можем ответить публично или привлечь тебя к суду за клевету; мы можем лишь страдать молча. Это ты тоже понимал с самого начала. А что, по-твоему, сможем мы сказать Кэролайн и собственным детям, когда, повзрослев, они сумеют прочесть и понять твою пьесу? «Гению всё простительно»? Это утверждение, и прежде сомнительное, остаётся таким и по сей день. Да я и не полагаю, что ты подпадаешь под эту категорию.

Отвечать на это письмо не нужно. Не нужно ни извинений, ни оправданий. Я сообщил Нэлл, что с этого момента ни Джейн, ни я ни в коем случае не согласимся выступать посредниками между вами и не станем предоставлять свой дом для твоих встреч с дочерью. Отныне будь добр по этому поводу обращаться к адвокату Нэлл. Очевидно, своей пьесой ты и хотел вынудить нас к этому — иначе расценить твой поступок мы не можем. Нам ясно, что мы для тебя больше не существуем; с этих пор и ты больше не существуешь для нас.

Письмо было написано от руки и подписано полным именем. Я сразу же передал его Андреа — мы как раз завтракали — и внимательно вглядывался в её лицо, пока она читала. Оно было совершенно бесстрастным, когда она наконец подняла на меня глаза:

— Ты удивлён?

— Пожалуй, нет.

— Будешь отвечать?

— Что толку? Он глух, как камень. — Андреа снова взглянула на письмо. — Разумеется, они «поддерживали линию партии», выступая за прочность семьи. Но я голову готов прозакладывать — они всячески давали Нэлл понять, что обо мне думают на самом деле. — Андреа всё ещё разглядывала письмо, словно оно убеждало её гораздо больше, чем я. — Да он небось упивался каждым словом, сочиняя эту обличительную проповедь. На злобу дня.

— Почему «на злобу дня»?

— Так ведь Пепельная Среда140! Божие проклятие на головы грешников.

И тут я рассказал ей про Джейн: мне так отчаянно хотелось, чтобы хоть один человек оказался на моей стороне. В результате часть грехов была мне отпущена; со временем, так как мы часто вместе рассуждали об этом, я получил и почти полное их отпущение, во всяком случае, что касается Андреа. Я думаю, «двуличие» Джейн она каким-то образом соотнесла с тем, как её муж-католик использовал свою веру для оправдания собственного чудовищного эгоцентризма.

Вот уже много лет я знаю, что Энтони был прав. Ничего иного я тогда не заслуживал, тем более что он ведь не знал, что произошло между мной и Джейн. И лишь два года назад я решился поговорить с Каро о том, почему написал эту злосчастную пьесу; разговор оказался весьма полезным — как потому, что я смог доказать самому себе, что стал достаточно объективен, так и потому, что открыл доступ в дотоле запретную зону наших отношений.


  93  
×
×