Клоака

Мне кажется, что я быстро протрезвел… до меня дошли возможные последствия нашего предприятия. Мы вошли в главные ворота кладбища, и через некоторое время Мартин отыскал памятник — это был мраморный ангел на узком пьедестале и надгробный камень с высеченными именем и датами и банальными словами, прославляющими добродетели усопшего. Я ожидал увидеть огромный памятник, обнесенный высокой оградой, отделяющей великого Огастаса Пембертона от мелких суетных людишек, похороненных рядом. Мартин тоже был несколько обескуражен скромностью надгробия и даже решил поначалу, что это могила другого Огастаса Пембертона и принялся искать его настоящий памятник. Но, склонившись на колени перед надгробием, мы удостоверились, что даты жизни совпадают с датами отца Мартина, и Мартин сказал, что было бы очень скверной шуткой, если бы на свете одновременно жили два Огастаса Пембертона. Итак, мы стояли на коленях в пьяном недоумении, не понимая, почему смерть такого человека, как Огастас, была так скромно и дешево обставлена.

Так или иначе, но, стоя на коленях и стуча зубами, я напряженно вглядывался в темноту и постепенно увидел склоны холма, покрытые валунами. Только в этот момент до меня дошло, что я всматриваюсь не в темноту, а в молочный предрассветный туман. Все кругом было мокрым, даже воздух, который оставил у меня на лице влажные следы. Я попытался отчистить липкую грязь с брюк и вдруг увидел Мартина, который возвращался к могиле в сопровождении двух молодцов, вооруженных лопатой и ломом. Я, должно быть, уснул, так как не заметил ухода Пембертона. Кажется, эти молодчики всегда были здесь на стреме, чтобы по первому требованию вскрыть могилу какого-нибудь возлюбленного родственника. Я до сих пор не знаю, где он разыскал этих гробокопателей и кто они такие. Но платил за их услуги я, потому что у Мартина денег не было.

Парни сняли свои куртки, оставшись в шапках, поплевали на руки и принялись за дело. Мы с Мартином, поднявшись по склону холма, стояли рядом и наблюдали за работой. Один из них ломом разбивал слежавшуюся землю, а второй затем откидывал ее в сторону лопатой. Дело продвигалось довольно быстро, и скоро молодцы углубились в могилу, стоя посередине вырытой ими ямы. Между тем рассвело, но предрассветная дымка превратилась в густой туман, чему я был очень рад. Мне вовсе не хотелось, чтобы нас застали за таким занятием. Вы сами знаете, что из себя представляют наши тюрьмы.

Я всячески пытался придумать оправдание тому, что мы делали. Я старался уверить себя в том, что это не балаган, а Мартин, удостоверившись, что останки его отца на месте, успокоится, и страшные видения перестанут терзать его душу.

Вдруг я услышал резкий звук. Металлическая лопата ударилась о крышку гроба. Я почувствовал, как Мартин изо всех сил вцепился мне в плечо своей холодной рукой. Настал решительный момент, но Мартин не мог двинуться с места. Мне это пришлось по душе. Хоть в чем-то я мог превзойти Пембертона. Видите ли, я не боюсь мертвецов. Я часто рисовал мертвые тела — насекомых, рыб, собак и трупы в анатомическом театре в студенческие времена. Я велел Мартину оставаться на месте, а сам спустился к краю могилы. Парни сделали уступы на стенках ямы, откуда им было удобно очищать крышку. С довольно большим усилием им удалось с помощью небольшого клина приподнять крышку и оторвать ее от гроба. Интересно, в каких мастерских делают такие инструменты? Крышку подняли и отодвинули в сторону. Набравшись ради друга храбрости, я встал на колени и заглянул в гроб. На белой шелковой ткани в неловкой позе лежало тело. Я могу без всякого страха смотреть вам в глаза, капитан Донн, потому что кто-то совершил гораздо более тяжкое преступление, чем мы. Труп был как-то скособочен и довольно странно одет. Лицо было обтянуто прозрачной кожей, а губы искажены отвратительной гримасой. Было такое впечатление, что покойник изо всех сил старается вспомнить какую-то очень важную вещь. Было еще довольно темно, вы же понимаете. Я видел все словно в молочном тумане. В воздухе висела сырость, и белая мятая шелковая ткань казалась темной. Я тупо уставился на руки покойника — одна из них лежала на груди, а вторая была вытянута вдоль тела. Из широких, без манжет, рукавов торчали удивительно маленькие ручки. На трупе не было манишки, бабочки и фрака. Только кургузый пиджачок, рубашка и дешевый галстук. Брюки едва доставали до щиколоток. На ногах мягкие кожаные тапочки. Носков не было. Я пытался увязать эти странности со всем, что мне было известно об Огастасе Пембертоне. Вдруг я услышал сдавленный шепот Мартина.