Заблудший ангел

Осмотрев пациента, врач с любопытством взглянул на Дору и стал наблюдать, как та снова накладывает повязку, и обратил особое внимание на целебные порошки матушки Элизабет и как она заполняет рану прокипяченной корпией, а потом связывает чистой тканью, чтобы края раны сомкнулись. Качая головой, врач взял баночку с порошком.

– Что это такое, черт возьми? Но Дора была очень напугана, чтобы все ему рассказать. Ученому человеку и в голову не придет использовать плесень с сухарей. Это все пахнет ведовством, особенно если учесть, что такое средство использует женщина неученая. Люди не верят больше в ведьм, но они склонны питать предубеждения против неизвестных снадобий. И Пэйс все еще может умереть, а тогда ее почти обязательно обвинят в убийстве, если она скажет, что использовала как исцеляющее средство. У нее ведь нет никакого научного свидетельства, что порошок из плесени действительно излечивает. Просто она не знает ни одного случая, когда бы он повредил.

– Это порошок моей приемной матери, – честно призналась Дора. – Она учила использовать его при открытых ранах. Я не знаю, помогает ли он, но как будто никому еще не повредил.

Доктор понюхал и попробовал на язык порошок, потом поставил банку на стол и снова покачал головой.

– Одно из двух: либо это снадобье помогает, либо Господь решил, что пока ему ваш пациент не нужен. Я готов поверить и в то и в другое.

Дора понимала, что видеть, как она надеется, ему, наверное, неприятно, но она не могла не спросить человека, более сведущего, чем она:

– Значит, он будет жить? Врач пожал плечами:

– Черт меня побери, если я это знаю. Сдается мне, что вы кое о чем знаете больше, чем я. Но вот что я вам скажу: пользоваться этой рукой он никогда не сможет. Мышцы превратились в…

Поняв, что он сейчас выразится перед леди неподобающим образом, он проглотил самое подходящее словцо.

– Мышцы уже не нарастут, такие, как прежде, и кости не срастутся, как надо бы. Сомневаюсь, что он сумеет поднимать руку, ради которой жертвовал головой.

Но Доре это было безразлично. Она позволила себе молниеносную улыбку облегчения. Пэйс может выжить. Он еще сможет когда-нибудь назвать ее своей голубой птичкой и смеяться над ее странными повадками. Он может по-прежнему работать адвокатом, стать политиком и заставить правительство изменить законы, что держат в рабстве целый народ. Пэйс может покончить с войной, вернувшись в родные края. И для этого ему не понадобится вторая рука.

Дора проводила врача до двери, глубоко вдохнула влажный и душный воздух июньского утра и кинулась открывать окна. Да, она впустит жару, но воздух в комнате надо освежить.

Пэйс поправлялся медленно, спал беспокойно, ел мало и еще меньше говорил. Она передвинула столик по левую сторону постели, чтобы он не будил ее каждую ночь, пытаясь дотянуться до чашки с водой. Он злился, когда она резала ему мясо на кусочки, и злился еще больше, когда ему не удавалось его нарезать самому.

Когда он поправился достаточно, чтобы довольно продолжительное время сидеть, опираясь на подушки, то велел ей убираться из дома.

Дора не знала, смеяться или сердиться на его глупость. Он не мог даже рубашку собственноручно натянуть, но, сидя голый, закрывшись до пояса простыней, тем не менее хотел, чтобы она ушла?

– Это мой дом, – спокойно напоминала девушка.

– Тогда прикажи Джексону взять повозку и перевезти меня в отцовский дом, – приказал он раздраженно.

– Чудесно. Я так и сделаю. Но должна тебе напомнить, что я тоже там живу.

– Тогда отправляйся туда и оставь меня в покое. Он рывком стянул вокруг себя простыню, с трудом выбрался из постели и проковылял к окну.

– Понимаю. Теперь, когда ты совершенно выздоровел, тебе мои услуги не нужны. Очень хорошо. Я сейчас пришлю Энни с чистыми бинтами. Можешь сам перевязывать свои раны.

И Дора вышла вон, оставив насупившегося Пэйса у окна.

Через некоторое время он увидел, как она идет по дорожке сада, держась прямо и горделиво. Ее хрупкая серая фигурка казалась неуместной на фоне зеленеющих деревьев и травы. Она впервые за все время надела капор, но Пэйс знал, что он скрывает массу льняных локонов, точно так же, как бесформенное серое платье, грациозное женское тело. Несколько ночей подряд он грезил об этих восхитительных формах.

Стукнув кулаком здоровой руки по оконной раме, он так круто отвернулся, что у него закружилась голова. Выбранившись, Пэйс прислонился к стене, пока комната вновь не приняла нормальное положение. Когда он доковылял, наконец, до постели, ему уже казалось, что он вот-вот умрет, и снова его захлестнула яростная волна. Раненую руку дергало и жгло адским огнем. Прибинтованная к боку, она была бессильна. Он не мог даже постоять прямо несколько минут подряд. Пэйс чувствовал себя паразитом. Да будь он проклят, если станет жить за счет ее терпеливой душевной щедрости, как все остальные члены его семьи. И ни за что не станет терпеть разные мерзкие мысли, что гнездятся в его злобном уме.