Выбор оружия

— Вы угадали, я… оттуда, — он сделал неопределённый жест рукой. — Благодарю вас, — это предназначалось официанту, принёсшему напитки, один из бокалов он передал женщине.

— Почему же вы так похожи на нас? Разумеется, не все инопланетяне обязательно должны быть негуманоидами, и всё-таки…

— Думаю, мне известна настоящая причина.

— И какова она?

— Алкоголь. Это вещество есть везде, им просто пронизана Галактика. Любой паршивый вид, стоит ему изобрести телескоп, спектроскоп и прочую ерунду, начинает пялиться на звезды. Что же он видит? — Закалве постучал ногтем по бокалу. — Массу материи, но изрядная доля её — алкоголь. Гуманоиды — это способ, которым Галактика пытается избавиться от спиртного.

— Понятно. — Шиаса неуверенно кивнула. Она сделала глоток и испытующе посмотрела на него. — А к нам вы зачем пожаловали? Надеюсь, не для того, чтобы начать войну?

— Нет, я в отпуске. Решил убраться подальше от своих, и это местечко показалось мне подходящим.

— Долго собираетесь здесь пробыть?

— Пока не надоест. — Он улыбнулся в ответ и поставил бокал на стол, затем потянулся к кнопке звонка, но женщина опередила его.

— Моя очередь, — безапелляционно заявила она.

— Нет. На этот раз совершенно иное.

Когда он пытался разобраться в своих чувствах, привести их в порядок, что же в ней так его притягивает, то, разумеется, начинал с более важных вещей — красоты, творческих способностей, отношения к жизни. Но стоило ему просто увидеть её или вспомнить какие-нибудь даже незначительные события минувшего дня, и тогда её жесты, отдельные слова, движение глаз или рук приобретали не меньшую ценность. Тут он сдавался, утешаясь сказанной ею однажды фразой: нельзя любить то, что вполне понимаешь. Любовь, утверждала Шиаса, это процесс, а не состояние; оставаясь в неподвижности, она рискует зачахнуть. Он не был в этом уверен, хотя, благодаря ей, пребывал в состоянии ясного покоя, которое вообще-то не было ему свойственно…

Её талант, а возможно, и гениальность, увеличивали его недоверие к ней. А как ещё можно относиться к тому обстоятельству, что любимая женщина является личностью гораздо большего масштаба, чем способен постичь твой разум. Да, она была такой, какой он её знал здесь и сейчас — цельной натурой, щедро одарённой красотой и умом… И всё же, когда они оба в конце концов умрут (он обнаружил, что снова может думать о собственной смерти без страха), мир будет помнить её только лишь как поэта. Она не раз говорила ему, что хочет написать о нём стихи, но для этого ей нужно побольше узнать о его прошлой жизни. Однако у него не было желания исповедоваться перед ней. Непостижимым образом этой женщине удалось снять бремя с его души; а его причудливые фантазии и предубеждения гармонично выстраивались благодаря некоему магниту, который содержался в ней.

… А эти ужасные воспоминания! Давным-давно он примирился с мыслью, что с возрастом они будут становиться лишь сильнее. Но Шиаса просто стёрла их, раздробила на части и выбросила, даже не подозревая об этом и не осознавая степень своего влияния на него.

— Сколько же тебе лет? — спросила она незадолго до рассвета в ту, первую ночь.

— Я старше и моложе тебя.

— Звучит загадочно, но всё же ответь на вопрос, — Прохладная ароматная ладонь легла на его лоб.

Задумавшись, он сдвинул брови под её тонкими лёгкими пальцами.

— Ну… какова у вас продолжительность жизни?

— Около… восьмидесяти — девяноста лет.

Пришлось напрячься, вспоминая здешние единицы времени, кстати, довольно близкие к стандартным.

— Тогда мне… примерно двести двадцать, сто десять и тридцать.

Она тихонько присвистнула.

— Какой выбор…

— Я родился двести двадцать лет тому назад, прожил сто десять из них, а физически я соответствую тридцатилетнему возрасту.

Шиаса ответила гортанным смехом, затем прижалась к его животу своими крепкими грудями. Колени сжали его бедра, и она уселась на него верхом.

— Так я лежу в постели с долгожителем? — Похоже, её это очень забавляло.

Он положил руки ей на поясницу, гладкую и прохладную.

Она закрыла ему рот поцелуем.

— Не забудь, что завтра… нет, фактически уже сегодня мы должны выяснить, что случилось с этим кирхом. Возможно, бедное животное застряло среди зарослей.

— Да, — согласился он, лениво переворачиваясь на спину.

Шиаса села на постели, потягиваясь и сладко зевая, затем вскочила и направилась к окну. Подняв шторы, она сняла с крючка на стене бинокль и поднесла его к глазам.