Прикосновение волшебства

Граф подождал, пока лакей откроет дверь, после чего взглянул на Кассандру.

— Мы уже давно перестали быть соседями, Кассандра. Кроме того, в ту пору вы были слишком юны, чтобы состоять со мной в дружеских отношениях. Кстати, я бы не сказал, что мы с вашим братом на короткой ноге, однако, если мне вновь станет известно, что вы в одиночку разгуливаете на публике, я буду вынужден поставить его об этом в известность.

С этими словами он вышел из экипажа и подал Кассандре руку. Та изящно, не выше, чем то диктовали правила хорошего тона, приподняла подол платья и накидки и с видом уязвленной гордости ступила на мостовую. Меррик предложил ей согнутую в локте руку, чтобы проводить ее в дом, но Кассандра одарила его ледяным взглядом.

— Я бы посоветовала вам не мешкая вернуться на бал, милорд, иначе ваша кроткая невеста покажет вам свои острые зубки и коготки. Позвольте пожелать вам всего хорошего.

И, не дожидаясь, когда ей откроют, Кассандра сама взялась за дверную ручку. Затем шагнула в дом, захлопнув дверь прямо перед носом изумленного графа.

Лишь сев в карету, Меррик понял, что имела в виду Кассандра, говоря про острые коготки. Она явно намекала на имя его невесты — Кэт, то есть кошка. Что ж, у него самого под лайковыми перчатками не менее острые когти. Граф устало откинулся на бархатные подушки.

«Ох уж эти женщины!» — подумал он.

Глава 2

Кассандру почти не раздражал густой табачный дым, что повис над столом, — в отличие от резкого запаха алкоголя. Ее брат налил себе уже второй стакан портвейна. Однако Кассандра не позволила эмоциям взять над собой верх и, сделав равнодушное лицо, заглянула Дункану через плечо, надеясь в тусклом свете чадящей лампы рассмотреть карты в его руке. Кассандра давно научилась угадывать масть даже по смутным очертаниям. Дункан проигрывал, и шансы изменить ситуацию в свою пользу были ничтожны. Кассандра незаметно для других поцарапала пальцем по сюртуку, однако брат проигнорировал ее предупреждение, что случалось в последнее время все чаще и чаще. Почему-то он вбил себе в голову, что чем больше он будет блефовать, тем скорее ему улыбнется удача. Поэтому на подсказки сестры не обращал никакого внимания. Заметив это, Кассандра пожала плечами и отошла к занавесу, отделявшему остальную часть комнаты от тускло освещенного ломберного стола.

Ей не раз приходилось бывать здесь. Отец в свое время почему-то вообразил, что присутствие дочери приносит ему удачу. Поначалу это касалось только родного дома, а затем вошло в привычку и за его стенами.

Зная вспыльчивый нрав отца и то, что от удачи в картах зависело его настроение, а значит, и настроение в их доме, Кассандра быстро уяснила/каким образом можно повлиять на исход игры. И потому не видела в этих маленьких хитростях ничего предосудительного. Наоборот, считала своим дочерним долгом помогать отцу. Если отец выиграет, мама не будет плакать. Позднее она также заметила, что от удачи старого маркиза зависит вся их жизнь — останутся слуги или уйдут, будет на обед мясо или сыр, и как быстро опорожнится бутылка с портвейном в буфете. И девочка решила, что ей стоит и дальше оттачивать свои таланты. Чем и занималась все эти годы.

И вот теперь ей восемнадцать. Она уже далеко не та наивная девчушка и знает, что поступает дурно. Быстрый взгляд, брошенный на карты другого игрока, только им с братом понятный знак, указывающий на то, что сделан неверный ход, легкая улыбка — все эти невинные уловки, которыми она с блеском овладела, лорд Меррик и ему подобные считали настоящим шулерством. Когда год назад умер отец, Кассандра подумала, что с картами покончено. Однако Дункан пошел по его стопам.

Не желая расстраиваться из-за брата, Кассандра, чтобы отвлечься, стала рассматривать собравшихся.

Большинство мужчин были ей знакомы, мало кто из них принадлежал к привилегированному сословию. Случалось, сюда заглядывала компания юных щеголей с деньгами в кармане или же заходил одинокий игрок. И тем не менее в светском обществе этот картежный притон пользовался дурной репутацией. Дункан бывал здесь не часто.

Как правило, Кассандра чувствовала себя в подобных местах в безопасности — титул отца служил ей надежной защитой. Но в последнее время она все чаще ощущала себя здесь чужой. Она не могла не заметить, что отношение к ней собиравшихся тут людей изменилось. Если раньше самое большее, что они могли себе позволить, это легонько ущипнуть ее за ухо или же погладить по голове, то теперь норовили усадить к себе на колени и пьяно облобызать. А то и пускали в ход руки. Она обычно отвечала смехом на подобные вольности, хотя ей было совсем не смешно. А призадумайся она над своей жизнью, наверняка стало бы страшно.