Теперь мы выбираем лица

— Что у вас там? — спросил он, и я проследил за его взглядом. — Похабные картинки?

Лицо мое потеплело.

— Ну, в некотором роде, — сказал я, и он хмыкнул. Потом наклонился ко мне, заглянув в глаза.

— Можно? — спросил он.

Я кивнул.

Он взял их, откинулся назад. Осмотрел искоса из-под косматых бровей и склонил голову набок. Затем поджав губы, он довольно долго разглядывал их, наконец улыбнулся и положил на стол.

— Очень хорошо, — сказал он. — Очень хорошие фотографии. — Тут его голос изменился. — Увидеть Землю и умереть.

— Не понял…

— Старое присловье, вот сейчас вспомнилось. «Увидеть Венецию и умереть». «Увидеть Неаполь и умереть». «Да скончаться тебе в Ирландии». Некоторые города когда-то так гордились собой, что их посещение для многих считалось величайшим событием в жизни. В моем возрасте можно быть космополитом в несколько большей степени. Спасибо, что дали мне взглянуть на них. — Его голос окреп. — Они пробудили во мне много воспоминаний. Некоторые из них даже были приятными.

Он сделал большой глоток, а я смотрел на него, как зачарованный. Казалось, он стал выше ростом, когда выпрямился в кресле.

Но это невозможно. Это просто невозможно. Я должен был спросить его.

— И сколько же вам лет, мистер Блэк?

Он ухмыльнулся уголком рта, небрежно туша свою сигару.

— Можно слишком по-разному ответить на ваш вопрос, — сказал он. Но я понимаю, о чем вы на самом деле спрашиваете. Да, я видел Землю в действительности, а не только на фотографиях. Я помню, как все было, до того, как был построен Дом.

— Нет, — сказал я. — Это физически невозможно.

Он пожал плечами, потом вздохнул.

— Может быть, вы и правы, Лэндж, — сказал он. Он поднял стакан и осушил его. — Это неважно.

Я тоже допил, поставил свой стакан рядом с фотографиями.

— Откуда вам известно мое имя? — спросил я у него. Опустив руку в карман, он сказал: — Я вам кое-что должен.

Но не деньги вытащил он из кармана.

— Увидеть Землю, — сказал он, — и ариведерчи ^{note 6}.

Я почувствовал, как пуля вошла в мое сердце.

2

Как?..

Вокруг меня кружился доводящий до изнеможения, пульсирующий музыкальный водоворот, огни все быстрее и быстрее меняли свои цвета. Потом пришла пора вступать и мне со своим кларнетом. Мне это удалось. С трудом, но удалось.

Довольно скоро раздались аплодисменты. Я на подгибающихся коленях выстоял поклоны. Затем огни эстрады погасли и, я вслед за другими спустился вниз.

Когда мы уходили, рука Мартина опустилась на мое плечо. Он был нашим ведущим музыкантом, склонным к полноте, на три четверти облысевшим, с тяжелыми мешками под блеклыми, слезящимися глазками. Очень хороший тромбонист и к тому же отличный парень.

— Что там с тобой стряслось, Энджел? — спросил он меня.

— Желудок схватило, — сказал я. — Наверно что-нибудь съел. Пару минут было погано.

— Как сейчас себя чувствуешь?

— Спасибо, гораздо лучше.

— Будем надеяться, что это не язва. Это не шутка. Тебя что-нибудь беспокоит?

— Да. Но скоро все пройдет.

— Ну и хорошо. Не бери в голову.

Я кивнул.

— До завтра.

— Ладно.

Я быстро пошел прочь. Проклятье! Я должен был поторопиться, чтобы найти место, где бы я мог свалиться с ног. Теперь каждая секунда была дорога. Проклятье! Как мог я быть таким благодушным слепцом? Как глупо! Проклятье!

Я запихнул свой инструмент в футляр, переоделся за рекордно короткое время и, игнорируя или избегая всех и все, что могло бы задержать меня, поспешил к ленточной дорожке. Я выбрал самую скоростную трассу и стал петлять. Почти на каждом пересечении я менял дорожки. Я спустился вниз на три уровня и брел до тех пор, пока не почувствовал достаточной уверенности в том, что за мной не следят. Потом я опять вернулся к дорожкам и направился в сторону Жилой Комнаты.

К этому времени подстегивающее меня ощущение, что я должен спешить, неимоверно усилилось, и я понимал, что нахожусь на грани истерики. Моя паника сдерживалась только небольшим, раскаленным очагом гнева в груди. Нечто, чего я не понимал, дважды настигло меня и ударило. Потом, почти неосознанным, появился гнев, и я чувствовал, как он усиливается. Это было странное и сильное ощущение. Я не мог припомнить, когда я ощущал что-либо подобное. Должно быть, приходилось, потому что я узнал его и с готовностью принял. Во всяком случае, казалось, что это несколько подбадривает меня. Возможно именно гнев с самого начала не давал мне упасть. Я чувствовал, как постепенно нарастает желание найти и покарать своих убийц, причем, расквитаться с ними за себя лично, а не в интересах справедливости. Хотя я осознавал извращенную сущность этого побуждения, я не пытался обуздать его, обращаясь к самодисциплине, ведь что-то должно было поддерживать меня.

---

Note6 A rivederci (ит.) — всего хорошего