Фактотум

— Мистер Хедерклиф?

— Да?

— Это Чинаски.

— Да, мистер Чинаски?

— Я хочу, чтобы мне подняли зарплату. На два доллара в неделю.

— Что?

— Да, на два доллара в неделю. Водителю вы зарплату подняли.

— Он работает в нашей компании уже два года.

— Мне нужны деньги.

— Мы вам платим семнадцать долларов в неделю, а вы просите девятнадцать?

— Да, все правильно. Так вы повышаете мне зарплату?

— У нас нет возможности.

— Значит, я увольняюсь.

Я повесил трубку.

Глава 6

В понедельник я мучался с бодуна. Я сбрил бороду и отправился по адресу, указанному в объявлении. Редактор — человек с запавшими глазами в обрамлении черных кругов — сидел за столом без пиджака, в одной рубашке. Он выглядел так, словно неделю не спал. В помещении было темно и прохладно. Это был наборный цех одной из двух местных городских газет — той, которая поменьше. Наборшики сидели за столами под включенными лампами и верстали страницы.

— Двенадцать долларов в неделю, — сказал он.

— Хорошо, — сказал я. — Согласен.

Я работал вместе с толстым дядечкой небольшого росточка, с обвисшим брюшком. У него были старинные карманные часы на золотой цепочке, толстые пухлые губы и вечно угрюмое выражение на мясистом лице. Он носил жилет и зеленые солнечные очки. Его моршины не были ни характерными, ни фактурными; лицо наводило на мысли о том, что его сложили, как лист плотной бумаги, в несколько раз, а потом кое-как разгладили. Он носил башмаки с квадратными носами, жевал табак и постоянно сплевывал тонкую струйку коричневой слюны в плевательницу, которую держал под столом.

— Мистер Белджер, — сказал он, имея в виду редактора, которому явно не помешало бы выспаться, — мистер Белджер изрядно потрудился, чтобы поставить на ноги эту газету. Он хороший мужик. Мы были на грани банкротства, а когда он пришел, дела сразу наладились.

Он посмотрел на меня.

— Обычно на эту работу берут студентов.

«Жаба ты, вот кто», — подумал я.

— Я имею в виду, — продолжал он, — что студенты, они же еще где-то учатся. И пока ждут, когда их позовут, могут спокойно читать учебники. Вы где-нибудь учитесь?

— Нет.

— Обычно на эту работу берут студентов.

Я вернулся в свою комнатушку и сел за стол. Комната была маленькая, сплошь заставленная металлическими шкафами с выдвижными ящиками. В ящиках лежали цинковые клише, которые использовались для набора объявлений. Еще там были самые разные штампы с именами и товарными знаками заказчиков. Толстяк с мятым лицом кричал мне: «Чинаски!», и я мчался к нему выяснять, какое именно клише и какой именно штамп нужны ему для набора. Часто меня посылали в наборный цех конкурирующей газеты, чтобы взять у них штампы и литеры, которых не было у нас. Мы тоже одалживали им штампы. Мне нравились эти прогулки. Я нашел одно милое местечко в переулке неподалеку от редакции, где стакан пива стоил пять центов. Толстяк дергал меня не часто, и я почти не вылезал из пятицентовой пивной, превратившейся в мой второй дом. Толстяк начал по мне скучать. Поначалу он просто недобро поглядывал на меня. А потом все же поинтересовался:

— А где ты был?

— Пиво пил.

— На эту работу обычно берут студентов.

— Я не студент.

— Наверное, вам придется отсюда уйти. Мне нужен кто-то, кто будет здесь постоянно.

Толстяк отвел меня к Белджеру, который выглядел так же устало, как всегда.

— Это работа для студентов, мистер Белджер. Боюсь, этот парень нам не подходит. Нам нужен студент.

— Хорошо, — сказал Белджер. Толстяк утопал прочь.

— Сколько мы вам должны? — спросил Белджер.

— За пять дней.

— Хорошо. — Он подписал какую-то бумажку и протянул ее мне. — Вот, получите деньги в кассе.

— Послушайте, Белджер, этот старый придурок — он настоящая жаба.

Белджер вздохнул:

— Господи, а то я не знаю?!

Я пошел в кассу.

Глава 7

Мы все еще в Луизиане. Впереди — долгий путь поездом через Техас. Нам выдали консервы, но не дали, чем их открыть. Свои банки я составил на пол и прилег на деревянной скамье. Остальные ребята собрались в переднем конце вагона: сидели все вместе, болтали, смеялись. Я закрыл глаза.

Минут через десять я вдруг почувствовал, как пыль поднимается сквозь шели между деревянными планками. Это была очень старая пыль, гробовая пыль — от нее пахло смертью. От нее пахло чем-то таким, что было мертвым уже давно. Она проникала мне в ноздри, оседала на бровях, пыталась забраться в рот. Потом я услышал, как кто-то дышит, тяжело и натужно. Сквозь щели я разглядел человека, скорчившегося под сиденьем. Он выдувал пыль мне влицо. Я приподнялся и сел. Человек выбрался из-под скамьи и рванулся в передний конец вагона. Я вытер лицо и уставился на этого мужика. Мне как-то не верилось, что все это происходит на самом деле.