Фактотум

— Вот только не надо о слесарях-сантехниках, Джан.

— Мы с тобой не занимались любовью уже две недели!

— Любовь проявляется во многих формах. Моя любовь — утонченнее.

— Ты не вставлял мне уже две недели.

— Имей терпение. Через полгода мы поедем на отдых в Париж. Или в Рим.

— Нет, вы посмотрите! Он себе наливает хороший виски, а я тут сижу и травлюсь мерзким дешевым вином.

Я сидел, развалившись в кресле, и крутил в руке стакан с виски, позвякивая кубиками льда. Я был в дорогой желтой рубашке очень яркого тона, режущего глаза, и в новых брюках. Зеленых в тонкую белую полоску.

— Мистер Великолепный Игрок!

— Я отдаю тебе душу. Я отдаю тебе мудрость, и свет, и музыку, и кусочек смеха. И еше — я лучший в мире игрок на скачках.

— На хреначках!

— На скачках. — Я допил виски, встал и налил себе еще.

Глава 48

Доводы были одни и те же. Всегда. Теперь я все понял: величайшие любовники — это люди, у которых есть куча свободного времени. Я трахался чаще и лучше, когда был безработным лентяем без гроша в кармане, но как только я стал что-то делать, весь пыл пропал.

Джан пошла в контратаку, а именно: закатывала мне скандалы, выводила меня из себя, а потом уходила из дома — в какой-нибудь бар. Ей было не нужно ничего делать. Она просто сидела одна у стойки, и к ней обязательно кто-то подкатывал. Я, разумеется, считал, что по отношению ко мне это несправедливо.

Так продолжалось почти каждый вечер. Джан кричала, топала ногами, потом хватала свою сумку и уходила из дома. Это был действенный метод: мы слишком долго любили друг друга и жили вместе. Она делала все, чтобы мне было обидно. И мне было обидно. Я это прочувствовал в полной мере. Но я никогда не пытался ее удержать. Я сидел, совершенно беспомощный, в своем кресле, и пил свой виски, и слушал радио, что-нибудь из классической музыки. Я знал, что она сейчас где-нибудь в баре — и наверняка не одна. И все-таки я никогда не пытался ее удержать: я просто плыл по течению, позволяя событиям идти своим чередом.

В тот конкретный вечер я опять сидел дома один, и что-то во мне надломилось. Я это почувствовал: что-то сломалось внутри, что-то вспенилось и поднялось — что-то заставило меня встать, спуститься по лестнице и выйти на улицу. Я дошел до перекрестка на пересечении Третьей улицы и Юнион-стрит и направился по Шестой улице в сторону Альварадо. Я проходил мимо баров и знал, что в каком-то из них сидит Джан. Я выбрал бар наугад и вошел. И там была Джан. Сидела у стойки в дальнем конце. У нее на коленях лежал зеленый с белым шелковый шарф. Справа от Джан сидел тощий мужик с большой бородавкой на носу, слева — какой-то горбатый коротышка в бифокальных очках, одетый в поношенный черный костюм.

Джан увидела, что я иду к ней. Она подняла голову, и даже при таком сумрачном освещении было заметно, как она побледнела. Я подошел, встал у нее за спиной.

— Я пытался сделать из тебя женщину, но ты как была шлюхой, так ею и осталась! — Я ударил ее со всей силы и сбил с табурета. Она упала на пол и закричала. Я взял со стойки ее стакан и осушил его залпом. Потом пошел к выходу — медленно, не торопясь. В дверях я обернулся. — Так, если кому-то из здесь присутствующих не понравилось то, что я сделал… пусть скажет сразу.

Никто ничего не сказал. Как я понимаю, им всем понравилось то, что я сделал.

Я вышел на улицу.

Глава 49

Я окончательно забил на работу. Каждый раз, когда мистер Манц, владелец склада, заходил к нам с проверкой, он заставал меня где-нибудь в самом дальнем и темном углу или в одном из проходов, где я очень медленно и лениво раскладывал по полкам автомобильные детали, поступившие на склад.

— Чинаски, вы хорошо себя чувствуете?

— Да.

— Не болеете?

— Нет.

Потом Манц уходил. Эта сцена повторялась изо дня вдень с незначительными вариациями. Однажды он застал меня за тем, как я рисую кусок городского пейзажа на обратной стороне счета-фактуры. У меня распирало карманы от букмекерских денег. Похмелья были вполне терпимыми, если принять во внимание, что они происходили от лучшего виски, который можно купить за деньги.

Так продолжалось еще две недели. Я ходил на работу и не делал почти ничего, получая при этом зарплату.

А потом, в среду утром, когда я пришел на работу, Манц встретил меня в центральном проходе и попросил зайти к нему в кабинет.