Что-то страшное грядёт

КАРУСЕЛЬ. НА ОДНО ЛИЦО

Она ожидала, что племянник вернется. Но время идет, придется действовать самой. Что-то предпринять — нет, не причиняя вреда этим Джиму и Виллу, лишь умеряя возможность помех с их стороны. Никто не должен становиться между нею и племянником, нею и каруселью, нею и чудным скольжением в объятиях лета.

Так сказал племянник — не говоря ни слова, просто держа ее руку и дыша своим маленьким розовым ртом ей в лицо запахом яблочного пирога.

Мисс Фоули подняла телефонную трубку.

Через весь город она видела свет в окнах каменного здания библиотеки, как его видел весь город все эти годы. Набрала номер. Ответил тихий голос. Она сказала:

— Библиотека? Мистер Хэлоуэй? Это мисс Фоули. Учительница Вилла. Пожалуйста, приходите через десять минут в полицейский участок, чтобы встретиться со мной… Мистер Хэлоуэй?

Пауза.

— Вы слушаете?..

Глава двадцать шестая

— Готов поклясться, — сказал один врач. — Когда мы туда приехали… этот старик был мертв.

Возвращаясь в город, «скорая помощь» и полицейская машина остановились на перекрестке. Один из врачей обратился к полицейским. Один из полицейских крикнул в ответ:

— Ты шутишь!

Врачи, сидя в своей машине, пожали плечами.

— Ага. Точно. Шучу.

Они проехали вперед, и лица обоих были такие же спокойные ибелые, как их халаты.

Полицейские ехали следом, Джим и Вилл по-прежнему жались друг к другу на заднем сиденье, они порывались что-то объяснить, но тут полицейские начали переговариваться, вспоминая со смехом все, что происходило, и тогда Вилл и Джим насочиняли всякую всячину, снова назвались вымышленными именами и заявили, что живут по соседству с полицейским участком, за углом.

Попросив, чтобы их высадили у двух домов с темными окнами, они взбежали каждый на свое крыльцо и взялись на дверные ручки, когда же патрульная машина завернула за угол, спустились, прошли следом за ней и остановились перед освещенным желтыми лампами участком (словно в полночь откуда-то взялось солнце), и Вилл, оглянувшись, увидел на лице Джима отражение всех событий прошедшего вечера, а сам Джим смотрел на окна участка так, словно его помещения в любую минуту мог поглотить мрак, навсегда погасив все огни.

«Когда мы возвращались в город, — сказал себе Вилл, — я выбросил свои билеты. Но гляди-ка… Джим по-прежнему держит в руке свои».

Вилла пробрала дрожь.

О чем думает Джим, чего он хочет, что замышляет теперь, когда мертвец ожил, но живет лишь огнем раскаленного добела электрического стула? Продолжает ли страстно любить луна-парки? Вилл изучал лицо Джима. И улавливал в его глазах какие-то сигналы, ведь Джим как-никак оставался Джимом, пусть даже скулы его сейчас озарял бесстрастный свет Правосудия.

— Начальник полиции, — заговорил Вилл. — Он нас выслушает…

— Ага, — отозвался Джим. — Ровно столько, сколько ему понадобится, чтобы вызвать санитаров. Черт возьми, Вильям, черт побери — да я сам не верю тому, что произошло за последние двадцать четыре часа.

— Тогда мы должны пойти выше, но не сдаваться теперь, когда знаем, в чем дело.

— А в чем дело? Что такого уж плохого сделал этот Луна-Парк? Напугал женщину Зеркальным лабиринтом? Она сама себя напугала, скажет полиция. Совершил ограбление? Допустим — где грабитель? Спрятался в шкуре какого-то старика? Кто нам поверит? Кто поверит, что древний старик когда-либо был двенадцатилетним мальчиком? В чем еще дело? Пропал торговец громоотводами? Да, пропал, и осталась его сумка. Но он мог просто покинуть город, и все тут…

— А тот карлик на помосте…

— Я видел его, ты видел его, вроде бы он похож на того продавца, согласен, но опять-таки — можешь ты доказать, что он когда-либо был большой? Не можешь, как не докажешь, что Кугер когда-либо был маленьким. И стоим мы тут с собой на тротуаре, Вилл, без всяких доказательств, одни только слова о том, что видели, и мы всего лишь мальчишки, кому поверят — нам или владельцу Луна-Парка, где полицейские так славно повеселились. Здорово мы вляпались. Если бы, если бы только мы могли еще как-то извиниться перед мистером Кугером…

— Извиниться? — вскричал Вилл. — Перед крокодилом-людоедом? Силы небесные! Тебе до сих пор не ясно, что мы никогда не поладим с этими ульмами и гофами!

— Ульмы? Гофы? — Джим посмотрел на него задумчиво, потому что так мальчики называли тяжеловесных, неуклюжих тварей, которые являлись им в сновидениях.