– Ой, сэр, покажите мне, пожалуйста! – крикнул Эрик.
– Ты зачем это сказал? – спросила Глория.
– Черт,- сказал Эрик.- Я просто пытаюсь ему не перечить.
– Открывайте, или я так зайду!
– С таким же успехом можешь и потрудиться,- сказал Луи.- А мы посмотрим, как у тебя получится.
Они услышали, как туша навалилась на дверь. Та выгнулась и подалась.
– Все ты со своим блядским ротатором,- сказал Эрик.
– Это хорошая была машина.
– Помоги мне дверь подпереть,- сказал Эрик. Они уперлись в дверь, противостоя гигантской массе. Дверь слабла. Потом донесся еще один голос:
– Эй, что тут происходит?
– Я сейчас этим хулиганам урок преподам, вот что тут происходит!
– Дверь сломаешь – вызову полицию.
– Че?
Еще один бросок на дверь – и все успокоилось. Остались только голоса.
– Меня досрочно освободили за оскорбление действием. Может, и не стоит сейчас так кипятиться.
– Ага, ты это… остынь, чтоб никого не покалечить.
– Но они мне купаться мешали.
– Есть вещи поважнее купания, мужик.
– Например, пожрать,- сказал через дверь Луи. БАМ! БАМ! БАМ! БАМ!
– Тебе чего надо? – спросил Эрик.
– Слушайте сюда, ребята! Еще хоть один звук от вас – всего один – и я зайду!
Эрик и Луи промолчали. Два толстяка удалились по лестнице.
– По-мойму, мы б их завалили,- сказал Эрик-Жирные ж неповоротливые. Легко.
– Ага,- сказал Луи.- По-моему тоже, мы б их завалили. То есть если б захотели.
– У нас пиво кончилось,- сказала Глория.- А холодненького бы не помешало. У меня совсем нервы разболтались.
– Ладно, Луи,- сказал Эрик.- Ты идешь за пивом, а я плачу.
– Нет,- ответил Луи,- идешь ты, плачу я.
– Я плачу,- сказал Эрик,- а за пивом отправим Глорию.
– Ладно,- сказал Луи.
Эрик дал Глории денег, проинструктировал, они открыли дверь и выпустили ее. В бассейне никого не было. Славное калифорнийское утречко – смог, затхло и безжизненно.
– Все ты со своим блядским ротатором,- сказал Эрик.
– Да хороший журналец,- ответил Луи.- Не хуже других.
– Наверно.
А потом они вставали и садились, садились и вставали, дожидаясь, когда же Глория вернется с холодным пивом.
Упадок и разрушение
В «Голодном алмазе» был понедельник. Внутри всего двое – Мел и бармен. Днем по понедельникам Лос-Анджелес – ебеня; даже вечером в пятницу это ебеня, но особенно – днем по понедельникам. Бармен – его звали Карл – пил втихаря у себя под стойкой, а напротив него лениво нависал над выдохшимся зеленым пивом Мел.
– Я те должен че-то сказать,- сказал Мел.
– Валяй,- ответил бармен.
– Тут это… как-то вечером мне один тип звонит – я раньше с ним работал в Акроне. Его уволили, потому что бухал, а он женился на медсестре, и теперь эта медсестра его кормит. Мне такие люди до лампочки, но сам же знаешь, какой сейчас народ – как бы виснут на тебе.
– Ну,- сказал бармен.
– В общем, они мне звонят… Слушай, плесни-ка мне еще пива, это просто моча какая-то.
– Ладно, только ты пей быстрее. Оно выдыхается через час.
– Хорошо… и говорят мне, что решили нехватку мяса – я думаю: «Какая такая нехватка мяса?» – и чтоб я приезжал. Мне делать нечего, я беру и еду. Играют «Сент-Луисские Бараны», и этот мужик, Эл зовут, включает телик, и мы садимся смотреть. Эрика – это ее так зовут,- она где-то на кухне салат делает, а я пару упаковок пива привез. Здрасьте, говорю, Эл откупоривает, там славно и тепло, духовка включена… В общем, удобно. Они, похоже, пару дней не ругались, ситуация спокойная. Эл что-то тележит про Рейгана, про безработицу, только я ему ответить не могу, мне скучно. Понимаешь, плевать мне, прогнила страна или нет, если только мне самому все удается.
– Нуда,- сказал бармен, отхлебнув под стойкой.
– В общем. Она выходит, садится с нами, пиво пьет. Эрика. Медсестра. Говорит, для всех врачей больные – как скот. Говорит, все врачи шустрят. Думают, свое не пахнет. И ей лучше бы с Элом, чем с каким-нибудь врачом из нынешних. Ну а это глупое заявление, так?
– Я-то Эла не знаю,- ответил бармен.
– Ну, мы в картишки перекидываемся, «Бараны» проигрывают, и вот через несколько партий Эл мне говорит: «Знаешь, у меня странная жена. Ей нравится, чтобы кто-то смотрел, когда мы эт-са-мое». «Нуда,- подтверждает она,- меня это стимулирует». А Эл такой: «Но так трудно заставлять кого-то смотреть. Думаешь, вроде легко, а на самом деле дьявольски трудно…» Я им ничего не отвечаю.