Тихая гавань

– Пока, Салли, – бросил он. В душе его царило ликование. Мэтт едва удерживался, чтобы не пуститься в пляс. – Желаю удачи.

– Ненавижу тебя! – выплюнула она ему вслед. Голова у нее кружилась от выпитого мартини. Еще мгновение, и она услышала, как хлопнула дверь.

Но в ушах Мэтта этот звук означал свободу. То, что мучило его столько лет, осталось наконец позади.

Глава 25

В сочельник Офелия с Пип пригласили Мэтта к себе на обед – назавтра наступало Рождество, и Пип заранее облизывалась, предвкушая подарки. Они вместе нарядили елку, а Офелия настояла на том, чтобы собственноручно зажарить утку, уверяя, что это старинная французская традиция. Пип, люто ненавидевшая утку, с большим удовольствием предпочла бы обычный гамбургер, но Офелия твердо стояла на своем – в этом году у них будет самое настоящее Рождество! Хотя бы ради Мэтта. С тайной радостью она отметила, что давно уже не видела его таким умиротворенным и счастливым.

В последнее время оба были слишком заняты, и им никак не удавалось толком поговорить. Мэтт и словом не обмолвился Офелии о свидании с Салли, так и не решив, стоит ли ей рассказывать о его разговоре с ней. Все, что случилось между ним и Салли, он считал слишком личным, чтобы это обсуждать, тем более с Офелией. Во всяком случае, пока он был не готов. Но как бы там ни было, Мэтт чувствовал себя так, словно перед ним наконец рухнули стены тюрьмы. Он весь сиял, и Офелия хотя и не знала, в чем дело, однако догадывалась, что что-то произошло.

Они заранее договорились вечером обменяться подарками, но Пип уже с самого обеда не находила себе места. Притащив свой подарок, она торжественно вручила его Мэтту, а потом накинулась на него, когда он поклялся, что откроет сверток только на Рождество.

– Нет! Сейчас! – Казалось, Пип снова превратилась в ребенка – от нетерпения она даже топала ногой. Глаза ее сияли. Затаив дыхание, она смотрела, как Мэтт осторожно разворачивает бумагу. Но вот бумага упала на пол, и Мэтт радостно захохотал. В руках он держал пару мужских тапочек – пушистых и желтых, словно огромные цыплята. Мэтт незамедлительно всунул в них ноги и радостно объявил, что тапочки пришлись впору.

– Какая прелесть! – восторженно вздохнул он, не отрывая от них взгляда. И крепко обнял Пип. – Просто чудо до чего хороши. Приедете ко мне на озеро Тахо – будем ходить в них все трое. Только смотрите, не забудьте прихватить свои, идет?

Мэтт так и просидел в них весь обед. Пип торжественно пообещала уложить тапки прямо сегодня. И тут же онемела от восторга, когда Мэтт преподнес ей новенький, сверкающий велосипед. Взгромоздившись на нее, Пип стрелой пронеслась из столовой в гостиную, едва не сбив по дороге елку, и вылетела из дома, крикнув, что покатается немного, пока мать занята уткой.

– Ну а вы как – готовы получить свой подарок? – лукаво спросил Мэтт у Офелии, когда они, уютно устроившись в гостиной, маленькими глотками потягивали белое вино. Мэтт немного робел, считая идею довольно-таки рискованной. И все-таки очень переживал, не обидится ли она. Он даже думал, не отказаться ли ему от этой идеи, но в Конце концов убедил-таки себя, что Офелия обрадуется.

Офелия молча кивнула. Пип все еще не вернулась, и сейчас Мэтт даже обрадовался, что они остались наедине. Помявшись, он протянул ей сверток. Офелия сделала большие глаза. Что там может быть? Большая плоская коробка… Офелия встряхнула ее… нет, не гремит.

– Что это? – спросила она, нетерпеливо разворачивая бумагу.

– Увидите, – загадочно блеснув глазами, ответил Мэтт.

Послышалось шуршание бумаги, последняя обертка упала на пол, а вслед за тем раздался сдавленный крик Офелии. Не в силах сдержаться, она ахнула, и глаза ее моментально наполнились слезами. Офелия застыла – прикрыв ладонью рот, она закрыла глаза. По лицу ее струились слезы. В руках она держала портрет Чеда – сын, как живой, улыбался ей с холста. Желая доставить удовольствие Офелии, Мэтт написал его портрет – в пару к портрету Пип на ее день рождения. Офелия долго молчала. Потом открыла глаза, прижала к груди портрет и со слезами спрятала лицо на груди Мэтта.

– О Господи, Мэтт… спасибо… спасибо вам!

Отодвинувшись, Офелия снова бросила взгляд на портрет сына. Казалось, он сейчас заговорит. Сердце ее разрывалось от боли. Только сейчас она снова почувствовала, как безумно скучает без него… и вместе с тем его смеющийся взгляд подействовал на нее, как чудодейственный бальзам на раны. Портрет получился замечательный.