Бедные-несчастные

Каждый год сотни молодых женщин топятся из-за невыносимой нужды и предрассудков нашего отвратительного, подлого общества. Впрочем, природа тоже бывает несправедлива. Ты знаешь, как часто она производит на свет младенцев, которых мы называем уродами, потому что они не могут жить вовсе или могут жить лишь усилиями медиков: двухголовых, одноглазых, сиамских близнецов, а порой таких, которым наука даже не подобрала еще имен. Хороший врач не допустит, чтобы мать увидела подобное. Иные из уродств менее диковинны, но столь же губительны; например, может родиться ребенок без желудочно-кишечного тракта — он, едва перережут пуповину, будет обречен на голодную смерть, если только чья-нибудь милосердная рука не задушит его заблаговременно. Ни один врач не решится сделать это сам или отдать подобный приказ медицинской сестре, и тем не менее такие убийства происходят сплошь и рядом, ведь в нынешнем Глазго — втором городе Британии по величине и первом по детской смертности — мало кто из родителей может оплатить гроб, заупокойную службу и могилу для каждого крохотного родного тельца. Даже католики помещают детей, умерших до крещения, в лимб. А на нашей всемирной фабрике лимбом служит медицина. Не один год я размышлял, как соединить для новой жизни тело и мозг, выброшенные обществом на свалку. Теперь я исполнил задуманное; итог — Белла.

Как чаще всего бывает с человеком, внимающим спокойному рассказу, я и сам успокоился, обретя способность рассуждать.

— Браво, Бакстер! — воскликнул я, поднимая бокал. — Но как ты объясняешь ее выговор? То ли в жилах у нее течет йоркширская кровь, то ли родители ее мозга жили в северной Англии.

— Возможно только одно объяснение, — сказал Бакстер задумчиво. — Самые ранние наши навыки, и среди них речевой, суть инстинкты, коренящиеся в нервах и мышцах всего тела. Известно, что инстинкт есть продукт не одного лишь мозга, ведь обезглавленная курица порой бежит и бежит, прежде чем упасть. У Беллы мышцы гортани, языка и губ сокращаются так же, как в первые двадцать пять лет ее жизни, которые, я думаю, прошли ближе к Манчестеру, чем к Лидсу. Но все слова, которыми она пользуется, она узнала либо от меня, либо от пожилых шотландок, которые ведут мое хозяйство, либо от детей, которые с ней играют.

— А как ты объяснил им ее появление, Бакстер? Или ты такой домашний тиран, что прислуга не осмеливается тебя ни о чем спрашивать?

Поколебавшись, Бакстер пробормотал, что все его служанки — бывшие медицинские сестры, вышколенные сэром Колином, и их не удивляет присутствие необычных пациентов, поправляющихся после сложных операций.

— Но как ты представил ее обществу, Бакстер? Твоим соседям по Парк-сер-кес; родителям детей, которые с ней играют; участковому полицейскому — едва ли ты им сказал, что это плод хирургического гения. Как ты ее запишешь на ближайшей переписи населения?

— Им было сказано, что это Белла Бакстер, моя дальняя родственница, чьи родители погибли в железнодорожной катастрофе в Южной Америке, а сама она получила тогда тяжелое сотрясение мозга с полной потерей памяти. Чтобы выглядело убедительней, я облачился в траур. Придумано действительно неплохо. У сэра Колина был двоюродный брат, с которым он поссорился много лет назад; тот уехал в Аргентину еще до «картофельного голода» (1845-1848 гг. — голод в Ирландии, вызванный неурожаем картофеля) и с тех пор не давал о себе знать. В том винегрете наций, каким является Аргентина, он вполне мог жениться на дочери английских эмигрантов. К тому же лицо Беллы после того, как я остановил разложение тканей, приобрело такой же бледно-желтоватый оттенок, как у меня, что можно истолковать как семейную особенность. Эту историю я расскажу и Белле, когда ей станет известно, что у человека должны быть родители, и она захочет иметь их сама. Пара почтенных покойников — все лучше, чем ничего. Если она узнает, что она плод хирургического искусства, это омрачит ее жизнь. Правду знаем только мы с тобой, хоть я и сомневаюсь, что ты мне веришь.

— Честно говоря, Бакстер, версия с железнодорожной катастрофой более убедительна.

— Думай как хочешь, Свичнет, но, пожалуйста, не налегай так на портвейн.

Я не внял его совету. Не спеша наполнил бокал еще раз и столь же неторопливо сказал:

— Итак, по-твоему, мозг мисс Бакстер когда-нибудь сравняется в возрасте с телом.

— Да, и скоро. Сколько лет ты бы ей дал по ее речи?

— Она лопотала как пятилетняя.