Бедные-несчастные

«Кто так хирурга…» — видоизмененные шекспировские строки из «Ричарда III» (акт I, сцена 2).

— Не забывай о прошлом, — сказал он. — Тягчайшие из твоих переживаний в Манчестере, Лозанне и на Порчестер-террас расширят твое сознание, если ты будешь вспоминать их с разумным интересом. Если ты этого не сможешь, они не дадут тебе ясно мыслить.

— Не смогу! — воскликнула я. — У меня болели пальцы, когда я отстирывала грязную одежду в корыте с ледяной водой; они болели не меньше, когда я играла на пианино бетховенскую «Элизу» девятнадцать раз без остановки, потому что учительница после каждой фальшивой ноты заставляла меня начинать сызнова. У меня болела голова, в которой отец сделал трещину ударом кулака; она болела не меньше, когда я страницами заучивала наизусть Фенелонова «Телемака» — несомненно, скучнейшую книгу на свете. Такие вещи нельзя вспоминать разумно — они принадлежат разным мирам, Бог, и ничто их не связывает, кроме боли, которую я хочу забыть.

— Нет, Белла. Это только кажется, что они в разных мирах, потому что ты пережила их далеко друг от друга; но смотри: я поворачиваю на петлях фасад этого большого кукольного дома. Загляни во все комнаты. Таких домов тысячи в каждом крупном британском городе, сотни — в каждом маленьком городке, десятки — в каждой деревне. Таков дом на Порчестер-террас, таков и этот дом — мой дом. Слуги живут по преимуществу в полуподвалах и мансардах, где холодней и тесней всего, где комнаты меньше. Тепло их тел, когда они спят, согревает их хозяев на средних этажах. Эта куколка на кухне — судомойка, а заодно и черная прачка, она отстирывает и катает одежду. У нее будет вдоволь горячей воды, если ей достанутся щедрые хозяева, и ей не придется работать сверх сил, если поставленные над ней слуги будут обходиться с ней по-человечески; но мы живем в такой век, когда алчность и жестокое соперничество прославлены как основа общества, поэтому, если из нее будут выжимать все соки, никто и бровью не поведет. Теперь загляни в гостиную на втором этаже. Здесь стоит пианино, а за ним сидит другая куколка. Если поменять ее платье и прическу на судомойкины, их не отличишь друг от друга, поменять никто не будет. Может быть, она как раз пытается сыграть бетховенскую «Элизу» без единой фальшивой ноты — ее родители хотят, чтобы когда-нибудь она завлекла богатого жениха, который использует ее как светское украшение и средство для продолжения рода. Теперь скажи мне, Белла, что общего между судомойкой и хозяйской дочкой, если не считать возраста, телосложения и дома, где они живут?

— Обеих используют другие люди, — ответила я. — Им не позволяют ничего за себя решать.

— Вот! — обрадованно воскликнул Бакстер. — Ты поняла это мгновенно, потому что помнишь уроки ранней юности. Никогда не забывай их, Белла. Большинство людей в Англии и Шотландии воспитаны так, чтобы не знать этого вовсе, — воспитаны, чтобы стать орудиями в чьих-то руках.

И Бакстер учил меня свободе, окружая меня игрушками, о которых ребенком я не имела понятия, и показывая, как пользоваться приспособлениями (тогда их называли философскими приспособлениями), с помощью которых его отец учил его самого. Не могу описать восторга от собственной власти, с каким я осваивала земной и небесный глобусы, зоотроп', микроскоп, гальванический элемент, камеру-обскуру, правильные многогранники и счетную машинку Непера. Мелкие точные движения получались у меня без труда — сказались шитье в родительском доме и фортепьянные упражнения в монастыре. В моем распоряжении были книги по ботанике, зоологии, географии и истории с будившими воображение гравюрами и цветными картинками. Данкан Парринг, юрист и приятель Бога, водил меня в театры —Бог не мог этого делать сам, он страдал боязнью толпы. Я любила театр; даже вскидывающий ноги опереточный кордебалет заражал меня ощущением счастливой беззаботности! Но больше всего я любила Шекспира. Я принялась читать его дома — сначала «Шекспировские истории» Лэма, потом сами пьесы. В библиотеке, выискивая книжки с картинками, я также нашла сказки Андерсена, «Алису в Стране чудес» и «Тысячу и одну ночь» во французском переводе, включавшем эротические места. На какое-то время Бакстер нанял мне учительницу мисс Мактавиш. Но она долго не продержалась. Я не хотела учиться ни у кого, кроме Бога. С ним ученье было восхитительным лакомством; с ней — повинностью. Примерно в это время я впервые встретила молодого Арчи Свичнета.