Деньги

Мартин сел напротив и тут же уткнулся в книжку. Испортит он себе зрение... Мне же и так было о чем подумать — например, как одолеть изрядное похмелье, — короче, только лишних сложностей мне и не хватало. Прошлый вечер открыл, так сказать, новую главу. Коктейли — 17 фунтов. Обед — 68 фунтов. Селина — 2500 фунтов. Вы не ослышались — две с половиной штуки. Та суходрочка на островах Блаженных — да Ши-Ши просто даром работала. Я теряю хватку, разваливаюсь на ходу. Год назад по итогам двухчасового, при свечах, сеанса добычи средств Селина заработала бы разве что затрещину (не подумайте ничего такого, все было бы тихо-мирно, то есть не в ресторане, не на людях, а уже в «фиаско» или дома). Я действительно старею, действительно слабею. В спальне я дал ей чек. Она сложила его к спрятала в ложбинке между чашками своего черного лифчика. Потом я получил свое, да еще как. Через час раздался телефонный звонок. Времени было начало второго. «Не подходи», — прошептала Селина. Но я был не прочь прерваться, ровно в той же степени, в какой Селина этого не хотела. Мы разделились (это было все равно что запутавшийся шнурок развязывать), и я проковылял к аппарату. Филдинг Гудни ввел меня в курс всех последних событий: Дорис Артур прислала «не сценарий, а конфетку», Кадута Масси и Лесбия Беузолейль уже подписали контракт, Гопстер хотел сниматься, Гайленд отказывался — Лорн Гайленд сходил с ума или давно уже сошел. Деньги сыпались с неба быстрее, чем Филдинг успевал их ловить. Возбужденный, посвежевший, я захватил бутылку бренди, вернулся в спальню и заставил Селину пожалеть, что на свет родилась. Две тысячи пятьсот фунтов — это же чертова уйма денег. Но Филдинг вел речь о миллионах. Если все выгорит, я смогу спать с Селиной каждую ночь, до конца своих дней.

Принесли вино. Все равно предстояла еще целая трапеза, так что я подался вперед и проговорил:

— Это судьба.

Он вздернул голову, чуть было не запаниковал — но тут же успокоился и улыбнулся. Он меня узнал. Обычно меня узнают. С чем, с чем — а вот с узнаванием у меня проблемы нет. Это одна из немногих компенсаций за мой страхолюдный вид.

— А, привет, — отозвался он. — Мы что, так и будем каждый раз сталкиваться?

— Вы-то что делаете в этой дыре? Почему не на бизнес-ленче со своим... со своим издателем, или еще кем?

— Да ну, бросьте. С издателем у меня бизнес-ленч раз в два года. А вы чем вообще занимаетесь?

— Кино, — ответил я. — Я занимаюсь кино, днем и вечером.

— Тогда почему вы не с Лорном Гайлендом? Понимаете, о чем я? Просто это не так часто случается.

— Что это вы именно Лорна Гайленда вспомнили?

Может, конечно, он просто запомнил меня — а, может, и не просто. Все-таки я довольно известен, в определенных кругах.

— Да ничего, просто так.

— Джон Сам, — протянул я руку, и он ее пожал.

— Мартин Эмис.

— Будем знакомы.

— Секундочку, — проговорил он. — Это не вы случайно делали рекламные ролики, те, которые с эфира сняли?

— Случайно я.

— Ага, — кивнул он. — Забавные ролики были, я очень смеялся. Мы все смеялись.

— Спасибо, Мартин, — поблагодарил я. Появилась официантка с моей тарелкой — полной до краев, источающей пар. Мартин сделал свой заказ. Он удивил меня, выбрав стандартный гопнический набор — яичница с беконом и жареная картошка. Видно, не так уж и много им платят, писателям.

— До ста? — поинтересовалась девушка, одна из итальянского контингента; кожа ее была основательно натурализована кухонными испарениями.

— Нет, спасибо, тостов не надо.

— Пить што?

— Пожалуйста, чай, — ответил Мартин.

— Хочешь капельку? — спросил я, показывая на свой литр красной шипучки.

— Нет, спасибо. За ленчем я стараюсь не пить.

— Я тоже. Только никогда не получается.

— Если я за ленчем выпью, потом весь день отвратно себя чувствую.

—Я тоже. Но я весь ленч отвратно себя чувствую, если не выпью.

— Что ж, главное — сделать свой выбор, — произнес Мартин. — И вечером то же самое. Если выпил хорошо, значит утром плохо. Если утром хорошо, значит выпил плохо. И так далее. То же самое, кстати, с жизнью. Когда хочешь хорошо себя чувствовать — в молодости или в старости? Или то, или то, третьего не дано.

— Ну не трагедия ли.

Он внимательно посмотрел на меня. Я с печалью проследил за его взглядом и увидел то же, что и он. Белоснежные щеки и багровые веки, жадная прорезь рта и дубильные зубы — и лохмы, сухие ломкие лохмы, лохмы ханыги.